А потом произошло два события.
Первое: Диего пришел поговорить со мной. Солнце садилось, приближалось наше любимое время суток, когда мы открывали бутылочку вина и болтали, поэтому меня не удивило, что он решил прийти ко мне именно сейчас. Он появился не из гроба. Вошел с улицы, наклонившись, чтобы не удариться о косяк двери.
— Привет, малышка.
Он пришел посидеть со мной, как в те времена, когда мы вместе ждали в клиниках результатов анализов. С гладким лицом, сбрив бороду, которую отрастил в Сараеве, в старой белой рубашке с воротничком стойкой и туго накрахмаленной грудью, в штанах с кучей карманов. Только что принял душ, от влажных волос пахло шампунем.
Я спросила, мучился ли он.
Он улыбнулся, покачал головой. Немного.
Я спросила:
— Что такое смерть, Диего?
Он ответил без раздумий:
— Река, текущая к истокам.
Гроб стоял между нами, Диего положил на него ноги. Казалось, мы сидели на поминках человека, умершего много лет назад, возможно его отца. Диего играл на гитаре, я смотрела на истрепанные подметки его сапог, видавших виды. За ангаром стоял маленький военный вертолет.
— Тебе хотелось бы улететь, милый?
Он долго смотрел на меня влажными и какими-то старческими глазами. Глазами, в которых чувствовались сила жизни и одновременно хрупкость неба.
— Нет, мне хотелось бы остаться.
Только сейчас он спросил меня о ребенке.
Я рассказала, что утром, пока я меняла подгузник, Пьетро пустил струю прямо мне в лицо.
Он засмеялся, сказал, что тоже писал в лицо маме, что так делают все мальчишки. Поднес ладонь к лицу, растопырил пальцы и сидел так, за этой решеткой.
Уходя, оставил на гробе катушку с фотопленкой.
Второе: я и в самом деле нашла пленку, без катушки, скрученную. Она валялась на полу, рядом с дверью: кто-то, наверное, не знал, как ее вытащить, испортил и выбросил. Я положила в карман ту засвеченную пленку. И сразу почувствовала себя лучше, точно именно это я целый день искала и не находила. Я вышла из комнаты.
На следующий день на похоронах было очень много молодых лиц, пришли ребята из фотостудии. У Виолы отросли волосы, она победила рак, но не может уследить за маленьким афганцем, тот вырывается, делает несколько шагов к гробу. Священник, папин школьный товарищ, плотного сложения мужчина, начинает монотонно бубнить. Каждый раз, когда произносит: «Диего», я вздрагиваю. «Зачем он зовет его?» — думаю.
Какой-то худой тип, ростом чуть выше ребенка, подходит ко мне:
— Ты его жена?
Открытые гласные, согласные размываются, словно прибрежный песок, сильный генуэзский акцент, как у Диего.