На небольшой площади, где мы остановились, чтобы зайти в бар, бьет фонтан. Струи устремляются вверх, вода не течет по земле, а поднимается в небо.
Мать Диего садится в машину. Ее спутник закрывает дверцу. Кусок платья торчит наружу, смотрю, как трепыхается ткань.
Я осталась с Пино. Доедаем бутерброды.
— Расскажи про его отца.
Он недовольно морщится. В этой гримасе заключена вся его неудавшаяся жизнь. В конце концов, Диего пробился.
— Последняя сволочь, дома вел себя по-скотски, распускал руки.
— Диего рассказывал о нем как о герое…
Пино мучит зависть, лицо со следами драк напрягается. Он подпрыгивает на стуле, улыбаясь, как Де Ниро в «Бешеном быке».
— Ну, Диего дает!.. Ты что, не знаешь, какой он был?
— Нет, не знаю. Расскажи мне, Пино.
— …Он же не хотел замечать ничего плохого, хотел видеть только хорошее.
Смотрю на фонтан. На воду, текущую вверх. Только хорошее…
Собранные сумки лежат на кровати
Собранные сумки лежат на кровати. Номер похож на поле мокрых полотенец. Пьетро надевает чистую майку, протирает очки «Ray-Ban».
— Что стырим, ма?
Я смотрю на него, не понимая, о чем он.
— Что ты должен стырить?
— Обязательно что-то нужно украсть в гостинице, а иначе это будет означать, что нам здесь не понравилось.
— Кто тебе сказал?
— Папа.
С этим не поспоришь, тем более что того, кого Пьетро зовет папой, месяц назад повысили в звании: произвели в полковники карабинеров.
Пьетро хватает кусок пластика, висящий на ручке двери:
— Заберу «DO NOT DISTURB»,[15] ладно?
— Так, значит, тебе понравилось?
Усмехается, пожимает плечами, засовывая вывеску в рюкзак.
Везем сумки по коридору, колеса тяжело катятся по буграм коврового покрытия.
— Мам, тебе жалко, что мы уезжаем?
— Да, немного…
— Мне тоже чуть-чуть.
Я смотрю на него, не в силах поверить, что ему жаль уезжать из этого бедного, серого города.
Может, он не хочет уезжать от Динки, официантки с пирсингом. Но они почти не смотрят друг на друга. Быстро обнимаются, не сгибаясь, как муравьи.
В машине, пока Гойко сдает назад, Пьетро говорит:
— Раньше я не знал, где родился, а теперь знаю.
— И как, ты доволен?
— Ну…
Он сидит, уставившись в окошко; мимо мелькают заново отстроенные здания рядом с вокзалом… и я понимаю, что значит его «ну». Все эти годы Пьетро рисовал в своем воображении место, где он появился на свет «случайно», как всегда говорил в школе преподавателям, друзьям. И должно быть, думал намного больше, чем я подозревала, о том, что же именно «случайно» произошло в этом городе. И наверное, все эти дни выискивал «случайность», почти ничем больше не интересуясь, бродя по улицам с опущенной головой…