Ее выводят на улицу, заводят в ту комнату. Обмен произойдет там. Аска в болтающейся на ней куртке. Диего, подняв глаза, кивает: да, она.
Аска не сразу узнает его, глаза сдавили мыши. На секунду проносится мысль, что это новый палач. Он ведь тоже изменился, его козлиной бородки больше нет, вместо нее теперь длинные колючие нити, похожие на обгоревший куст.
Они выходят из лагеря как ни в чем не бывало. Пересекают серебристую площадку, выходят за ворота. У нее не хватает сил ровно сидеть на мотоцикле, по дороге она несколько раз теряет сознание, даже ветер не может привести ее в чувство.
Врач-мусульманин — человек невысокого роста, с мертвенно-бледным лицом, в странном, смешном пиджаке, с коротковатыми рукавами, как у ребенка, выросшего из своей одежды. Лысая голова изборождена венами, которые, когда он говорит, раздуваются и кажутся плененными змеями. Кивает, тянет вниз манжеты рубашки. У Аски несколько сросшихся трещин, продырявлено среднее ухо. Что касается всего остального — внутренних повреждений нет, селезенка тоже на месте. Она сильная женщина. Доктор опускает глаза, разрывы зарастут со временем, как после родов.
Не хочет брать деньги, отодвигает руку Диего, опуская голову. Капли пота блестят на его темном черепе, разрисованном толстыми венами. Говорит, Бог не должен прощать никого. Ему стыдно, что он принадлежит к человеческой расе. Когда сообщает, что Аска беременна, Диего не понимает, и ему надо повторить.
В кармане у него фотопленка, нащупывает ее рукой. Сдавливает вспотевшей ладонью.
Диего ничего не знает о женщинах, которых использовали как траншеи, засовывая в них винтовки. Доктор знает. Это и есть война — бросать в землю злое семя.
Аска на пятом месяце беременности, аборт делать нельзя.
Врач-мусульманин говорит, Бог не простит и детей.
Это старый мусульманин, на его пиджак пришит полумесяц со звездой. Он лечит овечку. Иногда разворачивает маленький коврик, который у него с собой, и молится, сгибаясь до самого пола. Кажется, желает, чтобы Бог его поглотил.
Диего смотрит на это распластавшееся старое тело и спрашивает себя, а где его вера. Ему тоже хотелось бы иметь подобное утешение.
Скручивает косяк. Задумывается над легендой об Ироде, она особенно нравилась детям, учившим катехизис, и ему тоже, потому что наводила ужас. Он видел, как раздуваются вены на лысой голове врача. Сейчас он мысленно представляет, как они сползают с черепа, точно изгибающиеся змеи, поднимаются в детскую колыбель, привлеченные запахом молока, обволакивают шею младенца и душат его, потом не спеша возвращаются на голову доктора, сытые и молчаливые.