Виола лежит в этой жалкой больничной палате, спокойная, умиротворенная, одна нога согнута, лицо желтоватого цвета, волосы растрепаны. Увидев меня, улыбается:
— Как хорошо, что ты пришла!
Я осматриваюсь: почему она не выбрала другую больницу? Но Виола непредусмотрительная — у нее отошли воды, она вызвала «скорую помощь», и ее привезли туда, где было место.
— Покурим?
— А тебе можно?
— Да ну их всех к черту…
Мы стоим у перил, почерневших от смога, на балкончике размером с половичок. Снизу поднимается тошнотворный запах столовской пищи.
Виола курит, жадно затягиваясь. В больничном дворике прогуливаются пациенты, приходят и уходят посетители.
— Ты довольна?
— Да.
Ветер обдувает ее осунувшееся лицо.
Она рассталась со своим парнем, татуированным балбесом, будучи беременной. Решила, что справится сама, хотя характер у нее не такой уж сильный. Никакой романтики, никакой любви — сплошной реализм. И все же есть в этой молодой женщине какое-то очарование.
Помогаю ей протереть шею гигиеническими салфетками, немного прибираюсь в металлической тумбочке: опрокинутый пакет сока, прилипший глянцевый журнал. Виола благодарит меня. Спускаюсь вниз, покупаю для нее пачку сигарет, мороженое. Как странно, что женщина, недавно родившая, сейчас совсем одна.
— А где твоя мать?
— Отдыхает на море.
Все, что я вижу, расходится с моим представлением о материнстве, с тем приторным сиропом, который, как я полагала, придется непременно проглотить. Виола такая одинокая и беспомощная, что я успокаиваюсь. Она совсем не похожа на молодую мать, кажется, что она оказалась в больнице потому, что упала с мопеда и сломала ногу.
Медсестра приносит ребенка. Виола тотчас вручает его мне, будто передает папку или бутерброд.
— Как он тебе? — спрашивает.
Крошечный, черненький, нос приплюснут, выражение лица — как у взрослого. Совсем не похож на итальянца, скорее, на афганца — своего отца.
— Ему бы еще галстук — вылитый директор… такой пойдет домой своими ногами.
— Ты права, это так… к счастью, — смеется Виола.
Афганец не плачет, тихо лежит.
— Пусть поспит.
— Молоко у тебя есть?
Виола прикладывает ребенка к еще не разбухшей груди. Фыркает. Медсестра говорит:
— Если ребенок не будет сосать, молоко не придет.
Когда медсестра уходит, Виола посылает ее ко всем чертям.
Я не знаю, как это делается, но пытаюсь помочь Виоле… Подкладываю подушку, придерживаю головку малыша, щекочу подбородок, чтобы он открыл ротик.
Виола говорит, что у меня получается лучше, чем у медсестры. Я смеюсь, краснею.
Мы обнимаемся на прощание, Виола плачет и смеется сквозь слезы: