Банка с солью падает на кафельный пол, катится куда-то под ванну. Плевать на банку! Я понять хочу!
Это страшно и одновременно восхитительно-необычно, касаться собственного отражения: ладонь к ладони, пальчик к пальчику. Я почти чувствую это прикосновение и почти не боюсь. Глупо бояться самой себя…
Ладонь обжигает болью. Сначала я думала, что это из-за слишком горячей воды, но она не горячая, а холодная, на глазах затягивается тонкой пленкой льда. Из-за пленки этой я не понимаю, что та, другая я, хочет мне сказать. Она кричит, а я ничего не слышу, выдергиваю из воды в мгновение окоченевшую руку и прижимаю к груди…
Лед в ванной идет трещинками, как раньше потолок. Я готовлюсь увидеть паутину, а вижу слова – «Помоги мне».
Я бы помогла! Честное слово! Мне бы знать, как именно, но ответа нет, и слов из трещинок тоже. Лед растаял. Вода исходит паром, и никакого отражения…
Мне больше не страшно. Та, другая, не причинит мне вреда. Она просто пытается мне что-то объяснить, но ограничена в средствах выражения: пар, вода, паутина… А я, безмозглая, ничего не понимаю, и она злится. Нет, она в отчаянии. Теперь я чувствую ее отчаяние, как свое. А еще понимаю, что время уходит, и совсем скоро случится непоправимое…
Не могу больше оставаться одна. Только бы Вовка еще не спал.
Вовка открыл сразу, стоило мне лишь коснуться дверной ручки.
– Ева? – В медовых глазах удивление и радость.
– Можно я у тебя переночую?
– Заходи, горе мое…
* * *
– От Лизоньки подарок? – Андрей Сергеевич смотрит на цепочку, но надеть не решается. Может, оттого, что она на дамский манер сделана, тонкая и нежная?
– Подарок, – киваю, а сама не свожу взгляда с камушка. Он разгорается, набирается света и красноты.
– А что ж она сама мне не подарит? – Князь мечтательно улыбается. – Или, может, стыдится до венчания? Что скажете, Соня?
– Стыдится, – опускаю глаза, чтоб он не прочел в них мой себе приговор. – Но очень хочет, чтоб вы его приняли и… надели.
– Конечно, если Лизоньке так хочется. Только уж больно вещица хрупкая, как бы не порвать…
Вот и все. Призрачная паутина у князя на шее. Замираю, боюсь вздохнуть. Что же дальше будет-то? Вдруг обманула меня Стэфа.
– Колется что-то, – Андрей Сергеевич касается камешка пальцем и удивленно вскрикивает.
Гляжу, не отрываясь: не камешек это более, а паучок. Рубиново-красное тельце, золотые лапки. Откуда лапки-то взялись? А на коже у князя кровавая царапина.
– Вы только посмотрите, Соня, какая вещица презабавная! – Князь улыбается, а потом быстро прячет паучка под рубаху. – Лизонька такая затейница. Вы ей от меня благодарность передайте. А впрочем, не нужно. Завтра я сам с благодарностью… – Он останавливается на полуслове, смотрит на меня внимательно-внимательно, точно видит впервые, а в глазах опять штормовая синь и нет более никакой лазури.