– А это еще что за хлыщ? – спросил он, включая зажигание.
– Это не хлыщ, а мой друг детства.
– Ева, я твой друг детства, – напомнил Вовка.
– Ты мой друг детства, а он ее, – сказала я, понизив голос. – Поговорить со мной хотел.
– А ты что?
– Я сказала, что вечером поговорим. Я ж занята сейчас, правильно?
– Угу. – Вовка кивнул, не глядя в мою сторону, и спросил уже совсем другим, деловым тоном: – Ну что, не передумала?
– Нет, – я покачала головой, – а ты дорогу знаешь?
Вовка, казалось, знал все на свете. На подступах к интернату он закурил сигарету и спросил:
– Уже решила, как будешь действовать?
– Нет. – Я пожала плечами. – Наверное, придется импровизировать. Скажу, что на больничном после травмы, про амнезию наплету. Попрошу о встрече с мальчиком.
– Про амнезию – это лишнее. – Вовка нахмурился. – Откуда ж тебе с амнезией знать про мальчика?
– А я скажу, что у меня частичные провалы памяти, кое-что помню, а что-то забыла напрочь. Так ведь тоже случается, как думаешь?
– Не знаю, но другого выхода у нас, похоже, нет.
– А ты со мной пойдешь? – спросила я.
– Думаю, лучше, если ты будешь одна, чтобы не возникло лишних вопросов. Ну, иди, Ева-королева! Удачи тебе!
* * *
Ночь не сплю. Никогда еще в моей жизни не было такой длинной, такой черной ночи. Жду, когда она закончится, и боюсь наступающего дня. Днем непременно приедет Андрей Сергеевич…
Не стану спускаться к обеду, притворюсь больной. Страшно мне. А ну как Лизи скажет, что не делала князю никаких подарков.
И не спускаюсь. Нынче в доме про меня все забыли, даже Стэфа пропала, не зашла, как водится, с утренней чашкой чаю.
Стук в дверь громкий, торопливый. Открываю с тяжким сердцем – на пороге Настена, смотрит удивленно, глаза большие и круглые, как пятаки.
– Софья Николаевна, там к вам… – Кто ко мне, не говорит, испуганно машет руками. Да что ж это за наказание такое?! – Там к вам пожаловали… Князь Поддубский.
– Ко мне? – От испуга дышать становится тяжело и перед глазами все плывет. Видать, рассказала Лизи князю правду…
– Вот и я поначалу удивилась, – Настена нетерпеливо приплясывает на пороге, – спрашиваю: «Мне Елизавету Григорьевну позвать?», а он сердито так: «Не Елизавету Григорьевну, а Софью Николаевну!» А у самого-то лицо такое серьезное. Похоже, гневается на что-то Андрей Сергеевич!
Гневается. Я даже знаю на что. На мое самоуправство детское. Может, не выходить, сказаться больною?
Не успеваю. Дверь распахивается, точно от ураганного порыва, бьет Настену пониже спины. Служанка испуганно взвизгивает и отпрыгивает в сторону, освобождая дорогу князю Поддубскому.