На комбинатах люди, как птицы, живут. Весной в палатках галдеж, ярмарка, а чуть лист пожелтел, море зашумело, и берег пустеет. Одна память, что консервные баночки на песке. Смотреть неприятно.
Во сколько миллионов такая цыганская жизнь обходится, сказать невозможно. Я бы на месте Калинина такое безобразие воспретил. Пусть рыба бродит, или зверь, или птица. Ими вместо мозгов живот управляет. Человек же должен на месте сидеть и землю себе подчинять.
Каждому важно свое назначение найти. Я, например, плотник и парикмахером, так полагаю, не буду. А вот обследователь один приезжал, тот семь специальностей переменил. Так же вот ночью разговорились.
- Я, - объясняет, - теперь экономист, а прежде был финансистом, а еще раньше товароведом и старшим инспектором.
- Значит, - отвечаю, - вы вроде Михаилы Ломоносова, все достигли?
- Не все, но немного есть.
- Скажите тогда, ради бога, как отличить горбушу от чавычи?
- Ну, это мне неизвестно. Я экономист вообще.
- Значит, - говорю, - скоро на материк?
- Из этого вовсе ничего не значит. Куда нас поставят, там мы и будем народу служить.
Поговорили еще с полчаса. Разнежился он на медвежьей шкуре и сознался:
- А впрочем, дед, верно, уеду. Жена в Москве, а мне туман местный на сердце влияет.
Думается мне, товарищ, что много бродит по Камчатке посторонних людей. Сам - здесь, чемодан - в дороге, а жена - в Таганроге. Экономисты для своего кармана.
Спите, товарищ? Сказать вам по совести, скучаю немного. Знать, что на Камчатке останусь, - привез бы ульев с десяток, яблоню антоновку или пару анисовок. На вишню не надеюсь, а яблоня - твердо знаю - на Камчатке привьется.
Перезимую, а по весне поеду в Чувашию колхоз поднимать. Народ в меня верит, пойдет. Я уж и места здесь для домов приглядел. Сына моего Андрюшку женить пора. Здешние девки - дерзкие, верченые. Поеду волжаночку поищу.
Вот тогда и приезжайте в Ключи. Антоновку не обещаю, а мед камчатский к чаю будет.
1937