— Нужен он мне, понимаешь?
— Ну что ты за человек, товарищ военврач, ей богу?
Не в силах открыть глаза Антонов все же откинул о головы плащ-палатку, крикнул:
— Саша! Это ты?
— Я, Петрович!
— Что там? Заходи!
Медяков вошел с сияющим лицом.
— Слушай, Петрович, дорогой! Знаешь, кого вы тут захватили?
Антонов чуть приоткрыл сонные глаза.
— Это ты о Морозове?
— Ну да! — радостно ответил Медяков.
Антонов молчал. В его памяти неожиданно возникла картина недавнего прошлого. Он вспомнил, как Медяков тепло рассказывал ему о своем двоюродном брате, с которым вместе рос, воспитывался, одновременно поступил и окончил медицинский институт. Получив дипломы, братья решили и дальше работать вместе, но война разлучила их. Брата мобилизовали в армию, а Медякова по его просьбе отправили к партизанам. И часто, очень часто Медяков в задушевных беседах с Антоновым вспоминал брата, беспокоился о его судьбе, сожалел, что не довелось им быть вместе в годину трудных испытаний…
И вот однажды партизанская бригада оказалась во вражеском кольце, долго не могла вырваться из него, несла тяжелые потери не только в непрерывных боях, но и из-за голода и острого недостатка медикаментов. Чудовищные зверства чинили фашистские головорезы в тех селах, которые партизаны были вынуждены оставить под натиском врага. Особенно свирепствовали гитлеровские наемники-власовцы и полицаи, согнанные сюда со всех окружающих районов. Когда Медякову рассказали о том, как эти выродки надругались над женщинами, как на глазах у матерей убивали младенцев, он горячо воскликнул:
— Знаешь, Петрович, ни отца родного, ни брата не пощадил бы, окажись они в этой своре предателей… Я бы и не допытывался у них, как это случилось. Клянусь! Рука не дрогнула бы…
И вот теперь радостная улыбка, не сходившая с лица Медякова, восторженный тон произнесенной им фразы по какой-то неуловимой ассоциации живо напомнили Антонову, с какой любовью Медяков (всегда говорил о своем братишке. «Уж не брат ли его этот доктор Морозов?»- вдруг подумал Антонов.
— Так ты знаешь, кого вы тут захватили? — с еще более радостной интонацией повторил Медяков, и это окончательно убедило Антонова в том, что он не ошибся. — Это же…
Антонов его оборвал:
— А помнишь, Саша, что ты говорил в дни блокады, когда наши друзья один за другим гибли от рук вот этой нечисти? Помнишь, как говорил, что окажись среди этих предателей любимый брательник, ты, Не колеблясь, воздал бы ему должное? Так, кажется? А теперь что? Запел другую песенку?
— Погоди, Петрович, о чем ты? — остановил друга Медяков. — Думаешь, Морозов и есть мой братишка? Да ты с ума спятил?! Это же Женька Морозов! Понимаешь? Женька Мо-ро-зов! Мой однокашник!