Иногда они зачитывались до самого закрытия и молча, но очень выразительно умоляли меня позволить им дочитать хотя бы до конца главы. Тогда я спускалась вниз, уговаривала милиционера подождать ещё немножко и, вернувшись обратно, подмигивала им в знак позволения. Времена были патриархальные, и милиционера иногда можно было уговорить. А библиотека в те времена работала до десяти вечера, за окном синела звёздная тьма, переливаясь всеми сильмариллионами, толкинисты сосредоточенно сопели над священным текстом, изредка перешёптываясь на неизвестном мне языке, а я раскладывала пасьянс из каталожных карточек и ждала, когда они закончат.
О жене одного пастора
Старый фильм «Колдунья» с Мариной Влади, по смутным мотивам купринской «Олеси». Нежная старомодная наивность, которая давно уже стала выше всякой критики и придирок. Маленькая шведская ведьма бродит по лесу в красиво облегающем трикотажном платьице с глубоким вырезом, элегантно простоволосая, трогательно босая, неуязвимая для мошек, гнуса, топей и коряг. Я смотрела на неё, грызя сахарный сухарик, вздыхая, умиляясь и почему-то представляя себе, как было бы интересно, если бы ведьмой оказалась не она, а жена пастора. Только представьте себе – жена пастора! Тихая, умопомрачительно красивая блондинка с тяжёлым узлом волос на шее и в строгом складчатом переднике. Утром она сидит в церкви на отведённом ей месте; днём варит гороховый суп и делает кровяную колбасу, подметает пол душистым веником из полыни, крахмалит занавески и никогда не выглядывает в окно; вечером – ставит на стол цветы и блинчики с брусничным вареньем, вяжет мужу свитер из грубой шерсти и помогает ему выбрать тему для завтрашней проповеди, а ночью… Ночью, когда пастор засыпает, сморённый её чаем с сонными отварами, она обращается в сову и с тихим грудным смехом летает над лесом, иногда с налёта врезаясь в стволы вековых сосен. Ночью она учит соседских петухов говорить по-человечески, спускает с цепи псов, уговорившись с ними предварительно, что они не будут слишком много себе позволять на воле, наливает в кадки хозяйкам пива вместо воды, путает им пряжу и играет в карты с кобольдами. Ночью она – госпожа Голле, невинная бесстыдница в прозрачной лунной рубахе и с расцарапанными в кровь, измазанными в болотной жиже лодыжками. Она плетёт себе венки из голубого репейника, танцует на болотных кочках и увлекает в чащу припозднившихся путников. Наутро же эти путники просыпаются посреди коряг и мухоморов и никак не могут вспомнить, что за соблазнительная дичь снилась им этой ночью.