детский стишок, чтобы было прилично рассказать врачу. Не совсем малышовый, конечно, но и чтобы без корриды. Или детских ты не знаешь?
— Знаю, - хмыкнула я. Сколько хочешь. Ну, вот, например:
«Спутал косы веток
Ветерок-проказник,
Наступило лето,
Самый длинный праздник».
— Отлично! – обрадовалась мама. – Это подойдёт. Его и расскажешь.
Стишок вовсе не казался мне таким уж отличным. Насколько лучше было бы рассказать про Антоньо Торреса, который шёл себе беспечно мимо гор и разноцветных деревьев, кидался в воду апельсинами и вдруг, откуда ни возьмись – жандармы. Хватают его и ведут в тюрьму. Почему, за что, – непонятно. Но раз было велено детский – ладно, пусть будет детский.
Всё было бы хорошо. Но зачем-то я стала репетировать унылую историю про «самый длинный праздник» в присутствии папы. И мой милый, замечательный папа, напрочь лишённый способности к образному мышлению, неожиданно вмешался:
— Что это такое: "спутал косы веток"? Наверное – "спутал косы ветер"? Как там в
книжке?
Книжку я давно потеряла и проверить не могла. Нет, я хорошо понимала, что такое «косы веток», но всё же папино замечание посеяло сомнение в моей душе. И на следующий день, сидя на низком стульчике перед тётей-врачом, я мучительно молчала, как Антоньо Торрес Эредья на допросе, пока тётя-врач в один голос с мамой уговаривали меня прочесть какой-нибудь стишок.
— Детка, ну мы же учили. Ты что, не помнишь?
«Веток» или «ветер» - тоскливо думала я, глядя в блестящие очки тёти-врача.
— Сосредоточься, детка.
«Господи, ну, как же правильно-то?»
— Отсталый у вас ребёнок, мамаша, - со вздохом сказала тётя-врач. – В таком
возрасте – и не знать ни одного стихотворения. В школе у неё будут проблемы, имейте в виду.
Мама побледнела, затем покраснела, подхватила меня за руку и выскочила вместе со мной из кабинета.
Мы возвращались домой через тихий августовский сквер. И Антоньо Торрес Эредья шёл рядом со мной, щуря яркие цыганские глаза и вертя в руках ветку оливы. Из неё, судя по всему, и делали то самое оливковое масло, которого уже сто лет как не было в магазинах. Антоньо шёл рядом и сочувственно усмехался. У него у самого были проблемы, ещё похлеще моих. Но он всё же нашёл возможность, чтобы отлучиться из своей тюрьмы и утешить меня в моей печали.
2006/09/25 Невавилонская библиотека
Фрэнк О'Коннор. Гости ирландского народа
Когда темнело, верзила Белчер, англичанин, убирал свои ножищи от камина и говорил:
— Ну что, братки, перекинемся в картишки?
Мы с Ноблом уже переняли их словечки, и кто-нибудь из нас отвечал:
— Отчего ж, браток, - и тогда коротышка Хокинс, второй англичанин, зажигал лампу и приносил карты. Иной раз Иеремия Донован являлся присмотреть за игрой и, уставясь в карты Хокинса, который играл как сапожник, выходил из себя и орал на него, точно на своего: