При такой жизни росла эта сволочь, как на дрожжах. Я звала её Габриэль, поскольку не знала, он это или она. Сокращённо, значит, Ганечка. Вскоре Ганечка стал(а) шастать по всему дому, а я только ходила за ней (за ним) с губкой и подтирала всё, что она (он) за собой оставлял(а). Как раз тогда я поняла, что категорически нельзя кормить ворон сливочным маслом. Но вообще-то у него случались и тихие минуты. И тогда нам всем было хорошо. Морозными июньскими вечерами я сидела у окна, вышивала битву при Гастингсе, грела ноги о соседскую собаку и слушала, как внутри разбитого магнитофона бренчит ирландская арфа. И как душевно под неё матерится сосед за забором. А Ганечка трудился над выдиранием гвоздей из пола. Очень он любил это дело и посвящал ему много времени. Наверное, он всё-таки был мужчина. А когда закипал чайник, мы с Ганечкой и собакой садились ужинать.
А потом Ганечка совсем подрос и стал улетать. Не сразу, постепенно. Сначала он жил в саду и патрулировал вместе с курами грядки с клубникой. И в точности, как куры, говорил, склонив голову на бок: коо-ко-ко-ко…. Конечно. Где ж ему, бедному подкидышу, было научиться по-вороньему разговаривать? А иногда он садился на забор и изображал кондора. Причём сам был уверен, что получается похоже. Я ему тоже говорила, что похоже, чтобы не задевать его юношеское самолюбие. Особенно на фоне грозовой тучи – с раскоряченными крыльями и дьявольским огнём в глазах. Очень эффектно получалось.
Так вот он ходил и кудахтал, и играл в кондора, пока не прилетела какая-то стерва и не вскружила ему голову. А он был, молодой, неопытный и сразу согласился. И она увлекла его за собой, куда-то за дальние кукурузные поля. После этого они пару раз прилетали ко мне вдвоём, подкормиться. Я кормила обоих – куда ж деваться. А потом они прибились к какой-то вороньей тусовке и остались со своими. Кто знает – может, навестят ещё будущим летом. Хотя вряд ли. Молодые – они все эгоисты, только о себе и думают.
Вчера вечером я возвращалась домой. Да, кажется, возвращалась.
Москва тонула в слякотной жиже. Над непроглядными переулками кряхтели мутные, облепленные снегом фонари. Очень хотелось жареной колбасы с горошком. А ещё хотелось немедленно где-нибудь утопиться.
Со всех сторон лилась вода и дул ветер. Мостовая разъезжалась под ногами и терялась в темноте. Впереди шли двое. И вдруг один из этих двоих сказал:
— Чёрт! Нет, всё – приду домой, поужинаю и поеду в Россию. На машине поеду. Давно туда собираюсь. Очень хочу.
Мамочки, где я?! Я тоже хочу в Россию!