Месть «Голубой двойки» (Орлов) - страница 88

Как-то после выполнения боевого задания мне пришлось ночью сесть на аэродроме Кресцы. Было это 24 января 1942 года. Там я встретил старого фронтового товарища — комиссара Лазаря Сергеевича Чапчахова. И он рассказал мне подробности гибели сына легендарного Фрунзе — Тимура, с которым он вместе служил. В студеные январские дни наши летчики прикрывали наступающие части. Тимур Фрунзе был в паре с лейтенантом Шутовым. Восточнее Старой Руссы до тридцати немецких бомбардировщиков пытались бомбить наши наземные войска. Внезапно атаковав, Шутов и Фрунзе сломали их боевой порядок и сбили несколько самолетов. Вдруг в воздухе появились четыре «мессершмитта». Завязался воздушный бой. Через несколько секунд еще один вражеский самолет упал на землю. В это время из-за облаков вынырнули еще три стервятника. Теперь два советских летчика дрались с шестью истребителями. Вскоре еще один «мессершмитт» был сбит точным огнем Фрунзе. Но загорелся и самолет лейтенанта Шутова. Фрунзе остался один. Но герой-летчик не уклонился от неравного боя: он знал, что там, внизу, наша наступающая пехота нуждается в прикрытии с воздуха. До последнего вздоха дрался сын легендарного полководца. Он не допустил врага к боевым порядкам наших наступающих частей и геройски погиб в неравном бою. Это было 19 января 1942 года.

И опять перепутались дни и ночи. Не знаем, какая стоит погода, как живут и работают «дневные» наши коллеги — истребители, штурмовики и пикирующие бомбардировщики из соседних аэродромов: днем мы отсыпаемся. А ночью выруливаем на старт, взлетаем, нагруженные бомбами, и до утра высматриваем позиции врага, уничтожаем их, постоянно рискуя жизнью между пунктирами трассирующих пуль и разрывов снарядов в небе.

В феврале наш экипаж выполнил более двадцати ночных боевых вылетов и сбросил на врага более 50 тонн бомбового груза. Немало было уничтожено воинских эшелонов, боевой техники, автомашин, самолетов и живой силы противника. У «Голубой двойки» количество боевых вылетов было больше, чем у других экипажей. Меня это, конечно, радовало. Но было у меня в феврале и еще несколько радостей, праздников, так сказать, личного порядка.

В начале месяца нас повезли в Валдай, в штаб командующего для вручения правительственных наград. На столе, покрытом красным сукном, — коробочки с орденами и медалями. Среди них — орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». Командующий зачитывает Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении звания Героя Советского Союза Григорию Аверьяновичу Тарянику. К столу четким шагом подходит ничем особенным не приметный человек с орденом Красного Знамени на груди. Так вот он какой, прославленный асс, о котором столько писали газеты! Как-то он повел пятерку пикирующих бомбардировщиков на Запад. Миновали линию фронта, отыскали цель, отбомбились. Далеко внизу забушевало пламя пожаров. Самолеты повернули обратно. Триста километров отделяло летчиков от своего аэродрома. Вдруг из-за облаков вывалилось семнадцать «хенкелей». Пять против семнадцати! И бомбардировщики приняли неравный бой. Таряник дрался с шестью вражескими истребителями одновременно. Следуя его примеру, храбро сражались и другие летчики, нанося врагу яростные ответные удары. Пятерых истребителей не досчитались фашисты после боя. Когда бомбовозы благополучно опустились на летное поле, товарищи с изумлением осматривали сплошь изрешеченную пулями машину героя этого боя Григория Таряника. И вот член Военного Совета Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Богаткин прикрепляет на грудь Таряника орден Ленина, звезду Героя и крепко обнимает мужественного летчика.