На полке громоздились свечи, камешки, завязанные узелками тряпочки, обрезки жести и меди, и прочие безделушки; их было столько, что они там еле умещались. Однако пыль, которая обычно скапливается в подобных местах, отсутствовала — этим хламом часто пользовались.
Девушка глотнула из кружки, подняла свой взгляд повыше и оцепенела.
— Ух ты...
Над полкой, на крюках висел горизонтально меч — большой «полуторник» в потёртых серых ножнах. Непонятно было, как она не увидела его раньше. Как он оказался в доме травника, оставалось только гадать. Или травник всё-таки жил здесь не один?
Позабыв про вино, она оставила кружку, воровато оглянулась на дверь — не слышно ли шагов, на цыпочках подбежала к камину, взобралась на табуретку и стащила меч с крюков.
Для своих размеров меч показался ей удивительно лёгким. Чёрная, с прожилкой серебра рукоять удобно легла ей в ладонь. Девушка ещё раз огляделась и с замирающим сердцем вынула клинок из ножен сперва наполовину, а затем и полностью. Он был в точности таким, каким его нарисовало Ялкино воображение — прямой, отточенный и узкий, с кровостоком по клинку, неведомого серого металла. Очертания клинка были нечёткими, глядя на него, ей всё время хотелось моргнуть. Он ускользал от взора, словно растворялся в полумраке комнаты. У самой рукояти на клинке блестела гравировка — лис на задних лапках. Рисунок был нанесён на сталь так мастерски, такими тонкими штрихами, что казался чуть ли не живым. Вопреки своей природе Ялка почему-то всегда испытывала непонятную тягу к подобным вещам, но доселе никогда не держала в руках настоящего боевого оружия, и теперь ощущала нелепый, нереальный, почти мальчишеский восторг.
За спиной зашуршало. Ялка обернулась испуганно и стремительно, но ничего особенного не обнаружила. Огонь, однако, разгорелся ярче, на краткий миг девушке даже показалось, что даже дров в камине стало как будто больше. Она помотала головой. Чепуха какая... Ялка опустила меч и снова огляделась.
Задумалась.
Кто он такой, этот травник? Кто он, этот странник в чужой стране? А ведь если разобраться, он чужой здесь — и одет не так, и говорит с акцентом, и лицом не похож на местных жителей. Отчего он сторонится людей, отчего живёт один в этом странном месте? Если боится людей, зачем тогда их лечит? А если лечит, почему платы не берёт? Конечно, если он занимается ворожбой, то должен страшится гнева церкви, тогда понятно, зачем он залез в такую глушь. Но если так, зачем тогда вообще выходит к людям? А если ходит к людям, почему до сей поры его никто не выследил? Она опустила взгляд на меч в своей руке.