— Зря ты так, — сказал он, набивая в чашечку табак из жёлтого кисета. — Сам посуди: стоит ли вспоминать ту, что причинила тебе столько боли? Carambа! Ты напоминаешь мне одного моего знакомого; он тоже любил, чтобы баба била его плёткой; нарочно завёл для этого плётку, такой был дурак. Так она потом сбежала от него к другому, который стал лупить уже её, той же самой плёткой, и все стали довольными, кроме того дурака флагеллянта. Ты — как он, тебе, наверно, тоже нравится, когда болит el corazon[69]. Смотри, ты можешь кончить так же плохо! Мужик ты или не мужик? К чему убиваться, когда вокруг ходят такие красотки?
С этими словами Санчес ловко ухватил за зад грудастую деваху из прислуги — полную, круглую темноволосую бесстыдницу, которая как раз шла мимо них с пустым подносом, притянул её и усадил к себе на колени. Та с визгливым смехом стала отбиваться, прикрываясь от него подносом, за что получила сперва шлепок по заду, потом — поцелуй в щёчку, вырвалась и убежала, выверенным жестом оправляя юбки. Санчес проводил её алчущим взглядом и подкрутил усы. Михель тоже посмотрел ей вслед, вздохнул и отвернулся: «красотке» было далеко за двадцать, она уже не раз рожала, половины зубов у неё не хватало, а лицо являло собой живое воплощение соблазна и порока. К тому же девица была неопрятна и сильно пьяна. Санчес, однако, ничего такого не заметил. Он был всецело поглощён своими мыслями.
— Да, люди делают плохое дело, когда вовремя не приучают женщину к ремню, — заявил испанец, в очередной раз оторвавшись от бутылки. — Смотрю я на тебя и удивляюсь, как из-за какой-то глупой девки нормальные люди теряют башку. А почему? И по какой причине? И какой из этого следует вывод? Правильно — наплевать! Так что выпьем, Мигель! Трактир, вино, сговорчивая девка, что ещё солдату нужно? Конечно, ты не солдат, но пей, сколько хочешь, я плачу; это полезно — пить, когда болит душа. Хочешь совета? Забудь о ней, забудь об этой девке! Всё равно, если padre отыщет её, он отправит её на костёр вместе с brujo Лисом и вместе с мальчишкой. Или утопит, как ведьму. Ты хочешь посмотреть, как её утопят?
— Пошёл ты... — пробурчал невнятно Михелькин и отвернулся.
— Что? — не расслышал тот и, видимо приняв его слова за знак согласия, снова потрепал парня по плечу. — Ну, ну, не надо обижаться! Ты так её хочешь, что снова боишься? Смотри на вещи проще. Вот мы, например. Ну, поплясали под ведьмовскую дудку, с кем не бывает? Что ж теперь нам, обосраться — и не жить? Ха! уж если ненароком вышло обосраться, значит время поменять штаны, и только. Не думай, что мы здесь просто так сидим и никуда не торопимся. Наш padre ничего не делает, не просчитав всё наперёд на сто шагов, он не теряет время зря, нет! Сейчас он наверняка сидит и что-нибудь придумывает. В другой раз он лишний раз помолится, или принесёт под платьем освящённую гостию, или сделает что-нибудь ещё, и проклятый рыжий brujo никак не сможет нам навредить, потому что демоны его оставят. — Тут Санчес размашисто перекрестился и как следует затянулся трубкой. В воздухе поплыл медовый запах «Амстердама». — Вот увидишь, — закончил он, выпуская носом дым, — стоит нам напасть на его след, и мы насадим его на пики быстрее, чем Родригес по утрам мастит свои mustaches