Михель был молод и по причине своей красоты был в женщинах довольно искушён. Не раз какая-нибудь красавица твердила ему со слезами на глазах: «Останься!», а он уходил, и даже не особо вспоминал потом о ней: девиц в весёлой Фландрии не счесть. И вот сейчас, сидя в грязной корчме и вспоминая всё случившееся, Михель вдруг понял, что никогда доселе не любил по-настоящему. То была любовь внезапная, бурная, разящая и откровенная, как сталь клинка; такая легко перерастает в свою противоположность.
Михелькин взволнованно отставил свой стакан и теперь стремительно трезвел. Он посмотрел на Санчеса, на Анхеля, на аркебузира Мануэля, и опустил глаза. Сама мысль о том, чтобы вступить в солдаты, теперь казалась ему бредом.
«Может быть, я зря за ними увязался? — спросил он себя. — С чего это я вдруг решил, что если мы отыщем Лиса, я найду обратно и ту девушку? Ведь если даже так, то Санчес прав — её сожгут или утопят, словно ведьму... Сожгут... утопят... Нет, нет, только не это! Не хочу! Господи Иисусе и Пресвятая дева, не дай им это сделать! Она должна быть моей, моей, только моей. Я спасу её и тогда она будет со мной, только со мной. Да, я так и сделаю. Так и сделаю!»
И преисполненный подобных мыслей, он поднял и залпом осушил свой стакан. Щёки его порозовели.
— Вот молодец! — одобрил Санчес и хлопнул его по плечу. — Вот это по-нашему, по-солдатски! Эй, хозяин! Ещё вина! И закуски тащи! Копчёного угря тащи, колбасы, ветчины, ржаного хлеба, свинины с бобами, каплуна! Двух каплунов! Уже вечер, тысяча дьяволов, мы проголодались! Hola, парни, — обернулся он к своим собратьям по оружию, — наполните кружки! Выпьем за бродягу Лиса, гореть ему на костре!
Анхель, Родригес и Хосе-Фернандес приняли речь Санчеса с единодушным одобрением и немедленно выпили. Даже Киппер, который уже давно храпел, развалившись пузом кверху на лавке, ради такого дела проснулся и тоже принял кружечку, как он выразился, «за упокой здоровья». Лишь аркебузир Гонсалес выпивку проигнорировал; как раз сейчас он вытряхнул на стол содержимое своей зарядной сумки и катал туда-сюда по доскам столешницы свинцовые серые шарики пуль, выбирая самые круглые и гладкие.
— Готовишь пули, Мануэль? — крякнул Санчес, опустив стакан. — Дело! Припечатай его как следует из своей аркебузы, а мы уж постараемся, чтобы он потом не ушёл далеко.
Анхель Франческо Диас при этих словах лишь скривился белокурой бестией.
— Эта штука у него уже один раз дала осечку, — заявил он.
— Было сыро, — мрачно ответил на это Мануэль. — Очень сыро. Порох отсырел.