— В тепло его, — распорядился хриплый голос, — и поить горячим, с мёдом и шиповником.
— Он выживет? Выживет? А?
— Что? — устало отозвался тот. — А. Да. Жить будет.
— Ох, — с облегчением сказал трактирщик. В его дрожащем голосе каким-то странным образом смешались облегчение и страх. — Ох. Ну вы меня прямо таки спасли. А то не дай бог, взаправду бы скончался, так с разбирательством бы господин профос трактир бы на неделю опечатал... Э-ээ... Вот только как нам насчёт платы...
— Не надо, — отозвался усталый голос. — Обойдёмся так.
Знахарь помолчал. Фриц вдруг почувствовал колючий бег мурашек на спине, вздрогнул, сжался и почему-то зажмурился.
— Кто там у вас? — спросили вдруг за дверью.
— Где? Там? — в голосе трактирщика скользнули нотки изумления. — Там э-ээ... Мальчишка там. Пырнул его ножом — вот энтим самым, стал быть, ножом, поганец, вот мы там его, значит, сразу и споймали. Ну, мы его и посадили, значит, под замок. Завтра донесенье сделаем и в город его свезём, а там с ним разберутся. Разберутся, значит, ага...
— Это был не он.
— Чего — не он? — не понял тот. В трактире ошарашено молчали.
— Ножом — не он. Другой был кто-то.
— Эхва! Ну, это вы хватили, господин хороший. Ведь вас тут не было, почём вам знать?
— Мне ли не знать, — хмыкнул тот. — Я же знахарь, уважаемый. Смотрите сами: это же стилет, почти иголка, а рана резаная, как от плоского ножа. И — посмотрите, где. Для мальчишки это слишком высоко. Ну? видите?
— Могёт, и так, — с сомнением пробормотал трактирщик. Сердце Фрица колотилось и грозило прошибить грудную клетку. — Могёт, и так, я в этом ведь не разбираюсь. Могёт быть, это тот второй, что с ним был. Так что ж нам, отпустить его теперь прикажете, что ли?
— Ничего не прикажу. Я не вельможа, чтобы приказывать. Очнётся раненый, расспросите его, решите сами. А мне пора.
— Ну что ж... Спасибо вам.
— Сочтёмся. Смотрите впредь получше за своими постояльцами, а то — вон у вас вышибала какую ряху наел, а толку никакого... Бывайте, господин Филипп.
— И вы бывайте, господин Лис.
Дверь за ним захлопнулась, и все в корчме вздохнули с облегчением.
Фрица же, наоборот, — как подбросило: «Лис!»
Трактирщик назвал его — Лис!
Он вскочил и с бешеным отчаянием заколотился в дверь.
— Откройте! Откройте! Открой-те-е-е!!!
* * *
В какой-то день однажды Ялка поняла, что лето кончилось. Был дождь, обычный моросящий дождь, когда внезапно тучи разошлись и вниз ударило пронзительным лучом холодного, уже не греющего солнца. Ударило и расплескалось на цвета, повисло коромыслом.
Радуга.
Последняя.
Осенняя.