— В чем дело? — спросил мистер Хирстон, его глаза стали похожи амбразуры, а брови над ними сомкнулись перемычкой над переносицей.
Генри оцепенел. Он не мог говорить. Его затрясло, когда представил себе деревню старика, разбитую вдребезги молотком.
— Ладно, ладно, — продолжил мистер Хирстон. — Звучит ужасно, когда я сказал, что это так здорово. Но нам не нужно разрушать настоящую деревню. Это «липовая» деревня.
— Я не могу этого сделать, — сумел проговорить Генри.
— Уверен, что можешь. Тебе не придется уничтожать реальную собственность. Деревня — игрушка. Фигурки людей, которые он сделал — тоже игрушки. Все игрушки рано или поздно ломаются.
— Но она — подобие той реальной деревни старика, в которой он вырос, где жила его семья. Она означает для него целый мир…
— Послушай, да для него это будет только лучше, — наступал мистер Хирстон. — Ты мне сказал, что он ее почти закончил, не так ли? И что он будет делать затем? Ему будет плохо, если ему будет нечем заняться. И тогда он сможет восстанавливать свою деревню. Он будет это делать снова и снова, найдя в этом премного удовольствия. Помнишь, ты как-то сказал, что он забывается, когда работает. Это его счастье, когда в его руках инструменты. Замечательно, у него снова будет случай взять их в руки. Ты видишь?
Генри не видел. Но перед его глазами стояла разрушенная деревня, и это выглядело ужасно, разрушенные дома, разломанные фигурки людей.
И тогда он торжественно заявил:
- Деревни больше там не будет, — сказал он. — Мистер Левин получил первую премию на конкурсе, проведенном властями города, — волнение еще сильнее охватило его. — Деревня будет стоять на выставке в здании муниципалитета.
— И когда же это произойдет? — подозрительно спросил бакалейщик, как будто Генри просто оправдался.
— В субботу, — ответил он. — Соберется большая церемония. Будет присутствовать сам мэр.
Конечно, мистер Хирстон и не смог бы допустить момента славы этого старика.
— У нас есть время, — сказал бакалейщик. — Сегодня — среда. Ты можешь это проделать завтра вечером, или в пятницу — самое позднее.
— Нет, — крикнул Генри громче, чем он хотел. Слово толкнуло воздух, отозвавшись эхом в его ушах.
Глаза мистера Хирстона высветились на нем. На мгновение Генри испугался, что бакалейщик вот-вот сразит его наповал. Но вместо этого он вздохнул, и когда он заговорил, его голос был спокоен и почти нежен.
— Не надо принимать решение сейчас, Генри. Подумай об этом какое-то время. Подумай сегодня вечером. И подумай о том, смогу ли я доверять тебе, если ты не можешь сделать для меня такую лишь малость, и смогу ли я после всего доверять тебе здесь, в магазине, — и теперь наполняя слова сожалением. — Разве ты не видишь, что если я тебя уволю, то больше не будет жалования, которое так помогает дома, и памятника никакого не будет на могиле у твоего брата, — и добавив в голос нежности и мягкости. — И знаешь, что еще, Генри? Я должен буду рассказать о тебе другим торговцам — о том, что ты не благонадежен, и никто тебя больше не наймет, или даже не позволит войти к себе в магазин, — и уже почти шепча. — Директор школы, в которой ты учишься — мой друг. Я должен буду сообщить ему, что за тобой нужен глаз да глаз. Кто знает? Может, ты всех обманываешь в школе. Обманщикам доверять нельзя.