Снаружи шум рейда становится все тише, крики и голоса звучат уже где-то в отдалении. Должно быть, рейдеры пошли дальше. Я беззвучно молюсь о том, чтобы Хана смогла вырваться из кольца рейдеров, мне даже думать страшно о том, что ей это не удалось.
Мы с Алексом сидим неподвижно. Я безумно устала и, наверное, могу проспать целую вечность. Дом так далеко, что я не представляю, как смогу до него добраться.
Алекс вдруг начинает говорить, он говорит тихо, но настойчиво.
— Послушай, Лина. То, что случилось на пляже… мне правда жаль. Я должен был раньше признаться, но я не хотел тебя отпугивать.
— Ты не должен ничего мне объяснять.
Но Алекс настаивает:
— Я хочу объяснить. Я хочу, чтобы ты знала, я не…
— Послушай, — перебиваю я, — я никому ничего не собираюсь рассказывать. Понятно? Из-за меня у тебя не будет никаких неприятностей.
Алекс умолкает. Я чувствую, что он смотрит на меня, а сама сижу, уставившись в темноту перед собой.
— Я не об этом, — тихо говорит Алекс, молчит какое-то время, а потом продолжает: — Я просто не хочу, чтобы ты меня возненавидела.
И снова сарайчик уменьшается в размерах. Я физически, как горячее касание, ощущаю взгляд Алекса, но боюсь посмотреть на него. Я боюсь, что если сделаю это, то утону в его глазах, забуду все правильные слова, которые надо говорить. Лес погрузился в тишину, рейдеры, должно быть, ушли. Вскоре хором начинают петь сверчки, сначала тихо, а потом громче.
— А какая тебе разница? — едва шевеля губами, спрашиваю я.
— Я уже говорил, — шепотом отвечает Алекс.
Его дыхание щекочет мне ухо, и волоски у меня на шее становятся дыбом.
— Ты мне нравишься.
— Но ты меня совсем не знаешь, — тороплюсь возразить я.
— Я хочу тебя узнать.
Сарайчик вращается все быстрее, я крепче вжимаюсь в стену и стараюсь сохранить равновесие. Это невозможно. У него на все есть ответ. Все слишком быстро. Наверное, это какая-то уловка. Я прижимаю ладони к сырым доскам пола, они твердые, и меня это успокаивает.
— Почему меня? — Я не собиралась этого говорить, но слова вырываются сами собой: — Я же ничего такого…
Я хочу сказать: «ничего из себя не представляю», но не могу произнести ни звука. Так, наверное, происходит, когда забираешься на вершину высокой горы, воздух там такой разреженный, ты все вдыхаешь и никак не можешь вдохнуть.
Алекс не отвечает. Понятно, как я и подозревала, у него нет ответа на этот вопрос. У него не было никакой причины, он выбрал меня случайно, для смеха или потому, что знал: я струшу и не донесу на него.
Но тут Алекс начинает говорить. Он говорит быстро, без пауз, сразу видно, что он много об этом думал и не раз проговаривал про себя эту историю, поэтому она и звучит так плавно.