Если меня поймают на улице после девяти…
Честно говоря, я не знаю, что тогда будет. Я никогда не нарушала комендантский час.
И как раз, когда я смиряюсь с тем, что у меня не получится добраться до Глухой бухты и вовремя вернуться обратно, тетя совершает нечто невообразимое. Она останавливает меня, когда я тянусь к ее тарелке, и говорит:
— Можешь не мыть сегодня посуду, я сама помою.
С этими словами тетя касается моей руки, и, как и раньше, ее касание похоже на дуновение прохладного ветерка, а я, не задумываясь, выпаливаю:
— Вообще-то мне надо сбегать к Хане.
— Сейчас? — В тетиных глазах мелькает тревога, а может, и подозрение. — Но сейчас почти восемь.
— Я знаю. Мы… она… Хана обещала дать мне один учебник. Я только что вспомнила.
Тетя сдвигает брови и поджимает губы, теперь-то она определенно заподозрила неладное.
— У вас же больше нет общих занятий. Экзамены вы все сдали. Это так важно, бежать к ней на ночь глядя?
— Это не для уроков, — я стараюсь вести себя так же непринужденно, как Хана, и закатываю глаза, а у самой ладони мокрые и сердце вырывается из груди. — Это такое пособие с подсказками. Для эвалуации. Хана знает, что я вчера чуть не провалилась и мне надо еще подготовиться.
И снова тетя переглядывается с дядей.
— Скоро комендантский час, — говорит она мне. — Если тебя поймают после девяти…
У меня сдают нервы, и я перебиваю тетю:
— Я знаю, когда комендантский час, мне с рождения про него талдычат.
Как только эти слова слетают у меня с языка, мне становится совестно, и я опускаю глаза. Я никогда прежде не грубила тете, всегда старалась быть терпеливой, послушной, хорошей девочкой, всегда старалась быть милой невидимкой, которая помогает мыть посуду, сидит с детьми, делает уроки и ходит с опущенной головой. Я сознаю, что обязана тете Кэрол за то, что она после смерти мамы взяла нас с Рейчел к себе. Если бы не она, меня бы наверняка отправили в сиротский приют, а значит, я не получила бы приличного образования и в результате работала бы сейчас где-нибудь на бойне, промывала бы овечьи потроха или убирала за коровами навоз. И может быть, если бы мне повезло, я бы смогла пристроиться куда-нибудь уборщицей.
Приличные люди не возьмут на воспитание ребенка, прошлое которого замарано смертоносной болезнью.
Хотелось бы мне проникнуть в мозг тети. Я не представляю, о чем она думает, но, кажется, она анализирует мое поведение, пытается читать по лицу.
«Я не делаю ничего плохого, это не опасно, со мной все в порядке», — мысленно повторяю я, как заклинание, и вытираю потные ладони о джинсы. Наверняка теперь мокрые пятна останутся.