— Некурящий. — Алешка с зажатыми в руках ключами тоже присел прямо на землю, вопросительно замолчал.
— Курить к слову, кореш, — весело поиграл глазами младший и извлек из штанов толстый кисет. — Какой дурак курить будет спрашивать сейчас, когда на огородах и в поле табаку по ноздри. Хочешь?..
— Нам на хутор Покровский дорогу нужно, — перебил старший.
— А вы откуда идете, с какой стороны?.. Ну так Покровский вы не могли миновать. — Алешка полюбовался неловкостью старшего, поучительно добавил: — Зараз, дядя, врать умеючи нужно, не то как раз влипнешь.
— Ладно пытать. Поговорить надо. — Молодому не сиделось: лихой, видать, парень. На корточках придвинулся поближе, влажно замерцавшими глазами оглядел Алешку. — Неловко тут. Подальше куда-нибудь.
У полуразваленного колхозного овощехранилища, в густом полыннике и бодяках, присели.
— На глухие хутора правитесь? — спросил Алешка, морща губы в усмешке.
— Угадал, кореш.
— Навоевались. Теперь к бабам под юбки… ждать? Знаю. У нас уже есть такие.
Больно кольнув словами, Алешка нахмурился и посмотрел на желтую в закатном солнце стену мастерской, здоровых сильных людей перед собою. Трудно поверить, что они, бывшие солдаты, крадутся по своей земле, как воры, сидят сейчас в бурьянах, прячутся. «Жить хотят? — подумалось тоскливо. — Ну а кто не хочет жить? Что-то большее нашей тоски и боли должно быть. Земля, на какой мы прячемся. Кому вот они грехи свои понесут? Кто и где их ждет, таких? — Алешка поежился как от холодной воды, попавшей за ворот. — Ждут. Сколько окруженцев уже живут в хуторе с бабами. И бабы довольны. Устроились».
Молодой оперся спиной о струхлявевший столб в стене хранилища, вздохнул, заговорил рассудительно и зло:
— Как попали в хвост немцу — тебе не понять, кореш. Пробовали Дон перейти — ничего не вышло. У Галиевки пробовали, — облизал затвердевшие от злого упрямства губы. — Пустил гад в воду, а потом из пулемета строчку перед самым носом, и — цюрюк! Стою перед ним голый, а он, гад, смеется: «Иван буль-буль…» Хороши ночи донские: хоть глаз выколи, а куды…
— А под Монастырщиной?
— Пробовали и там. Вдвоем уже. — Парень тряхнул туго набитый пахучий кисет, оторвал косушку бумаги. — Сейчас главное — ждать. Ждать и делать, что можешь. И ты не рыпайся. Погибнешь — и только. — Прикурил, стиснул зубы, выпуская дым через ноздри. — Дон, что ты хочешь. Мы оба калачи тертые, а не вышло. — Икнул, прокашлялся. — Теперь в примаки. Бабе под подол. Ты угадал.
Длинная прохладная тень мастерской накрыла бурьяны. Было слышно, как из потаенных мест в мастерскую собираются рабочие, бросают инструмент, уходя домой.