— Ты с ума сошел, Ари. Ты ведь знаешь, до открытия никто не имеет права входить в музей.
— Костас, ради всего святого, речь идет об украшении, о маленькой драгоценной вещице: я заметил, что она уже три дня лежит у меня дома, директор потребует у меня объяснений, у меня будут неприятности. Сделай мне одолжение, клянусь, я все улажу за две минуты — ровно столько мне нужно, чтобы положить ее к другим предметам, найденным во время раскопок.
Цунтас некоторое время молчал.
— Хорошо, — сказал он, — я тебя впущу, но если подобное повторится, будешь сам выпутываться. Я тоже не хочу неприятностей.
— Спасибо, Костас, я буду у тебя через четверть часа.
— Ты должен приехать раньше. Если не успеешь — придется тебе уговаривать офицера второй смены, а он новенький. Он тебе не отопрет, даже если ты станешь плакать.
— Сейчас же еду. Я трижды постучу в заднюю дверь.
— Хорошо, пошевеливайся.
Цунтас повесил трубку и достал из ящика ключи, намереваясь отключить сигнализацию в восточном секторе музея. «Некоторые люди совсем потеряли здравый смысл, — подумал он. — Как можно просить о подобном одолжении? Ведь я рискую своим местом, черт возьми!»
С другой стороны, Ари — хороший малый, честный человек, и он казался столь обеспокоенным.
Он подождал минут десять, потом снова прошел через кикладский зал и отправился в служебную зону. Отключив сигнализацию, он вскоре услышал, как кто-то трижды постучал во входную дверь и знакомый голос произнес:
— Это я, Ари, открой, прошу тебя.
— Входи и поторопись. Через пять минут я снова включу сигнализацию. Постарайся убраться к этому времени.
— Я как раз успею спуститься и подняться обратно, — проговорил Ари, протискиваясь сквозь приоткрытые створки двери и с великой поспешностью бросаясь вниз по лестнице, ведущей в подвал.
Костас пошел обратно, бормоча что-то, но тут снова зазвонил телефон.
— О Господи, — сказал старик, ускоряя шаг, — кто бы это мог быть на сей раз? Тридцать лет все было спокойно, а тут за десять минут… О святые небеса, святые небеса! Не хватало только, чтобы…
— Национальный археологический музей, — произнес он, снимая трубку и пытаясь справиться с волнением.
— Генеральный директор Департамента античных ценностей. С кем я говорю?
— Я начальник охраны Костас Цунтас. Слушаю вас, господин директор.
— Я звоню из полицейской машины. Через пять минут мы будем у входа, откройте нам, мы должны провести досмотр.
Старику показалось, будто он умирает, однако он попытался выиграть время:
— У меня нет полномочий кому-либо открывать в столь поздний час. Если вы действительно господин директор, то знаете, что мы проходим подобные проверки и должны отвергать любые требования такого рода. Мы не имеем права подчиняться голосу по телефону.