Билл вздохнул и посмотрел в окно. Больше чем когда-либо ему хотелось быть в Нью-Хэмпшире в ближайшие семьдесят два часа. Но этого не случится. И он не сумеет побывать на других первичных выборах, если не решится написать письма в Духовные управления Нью-Йорка и Мэриленда.
Он вставил лист бумаги в старую пишущую машинку «Олимпия» серого цвета, которую родители подарили ему по окончании средней школы, и начал стучать на ней. Он уже заканчивал первое письмо, когда его прервал робкий стук в дверь кабинета.
— Отец Райан!
Это была сестра Мириам.
— Что, сестра? Что-нибудь случилось?
— Даже и не знаю, как сказать. — Сестра Мириам держала в руках свернутую газету, и вид у нее был на удивление таинственный. — Как звали вашего друга, который приходил сюда несколько недель назад, того, кто хотел просмотреть документы? Не Стивенс ли?
— Совершенно верно, Джим Стивенс.
— Это тот, кто унаследовал состояние Хэнли?
— Да, тот. Почему вы об этом спрашиваете?
— Я хочу, чтобы вы знали, святой отец, я не из тех, кто регулярно читает подобного рода издания, — сказала она, развертывая газету и протягивая ее ему. — Но в этой газете говорятся очень странные вещи о вашем друге и докторе Хэнли.
Билл взял газету и нахмурился, увидев экслибрис «Лайт» — пресловутое «левое ухо» и ее девиз: «Новостям, которые прячутся от дневного света, не скрыться от света «Лайт»[1]». Сестра Мириам была образцовым членом «Благотворительной организации монахинь», но она увлекалась журналами, печатавшими сплетни, и бульварными газетенками. «Лайт» была одной из худших образцов последних.
— Здесь пишется о Джиме Стивенсе? — спросил он, открывая страницу три.
— По-моему, они именно его имеют в виду.
Билл проглядел первый абзац и увидел имена Джима, Родерика Хэнли и упоминание Монро и Лонг-Айленда. Статья оказалась длинной.
— Можно я верну вам газету позднее, сестра?
— Разумеется, — ответила она заговорщическим тоном, несомненно считая, что обратила его в свою веру. После этого она ушла, оставив его один на один с «Лайт».
Спустя пятнадцать минут Билл закончил чтение статьи и, встав, принялся взволнованно ходить по комнате. Он был потрясен.
Бред собачий! Все это бред собачий! И ничем другим быть не может!
Но у газеты должен быть совершенно неопровержимый источник, чтобы осмелиться напечатать такое. Иначе Джим подал бы в суд, и этой газетенке пришлось бы выложить в качестве штрафа все свои средства до последнего цента. А потом он вспомнил звонок Кэрол на прошлой неделе, ее слова о том, как сильно Джим расстроился, выяснив, кто его мать. Надо думать! Если то, что написано в статье, правда, у него и матери-то не было. А также и отца!