На шум из угла, с лежанки вскочили два рослых заспанных парня, но сделать ничего не успели. Алексей схватил их за глотки, поднял на пару вершков над полом, как котят, и крепко стукнул головами. Парни, не сумев даже толком проснуться, обмякли, Лыков бросил их в угол и повернулся к третьему хлысту, который стоял без движения. Ага! Игнат собственной персоной, понял он сразу, а стоит недвижим потому, что Буффало нацелил ему в лоб свой «ремингтон». И только ждет повода, чтобы выстрелить…
Алексей сжал кулаки и сделал шаг к хлысту:
— Я — Лыков. Слышал?
Поберуйко молча кивнул.
— Это ты, мразь, на Павла Афанасьевича веревку запасал?
Интонация у Алексея была как бы небрежная, но Игната передернуло. Вдруг Лыков увидел, что Поберуйко смотрит ему поверх плеча. Мгновенно Буффало чуть повел кистью и выстрелил; за спиной Лыкова раздался крик и грохот упавшего железа. Игнат сделал молниеносный выпад — бил рогожца ножом в живот, но лезвие ударило в панцирь и сломалось. Больше он ничего не успел: Алексей без замаха ударил его в переносицу, пробил выставленные в защиту руки, и Поберуйко, отлетев к стене, гулко ударился об нее затылком и сполз на пол.
За спиной Лыкова кто-то застонал. Он обернулся — в проеме двери, ведущей в соседнюю комнату, корчился на полу старикашка с удивительно злыми глазами. Он зажимал простреленную руку, а рядом валялась поставленная на боевой взвод винтовка Карле, хорошо знакомая Лыкову по Кавказу. Свистунов! Хотел, гад, ему в спину выстрелить, да разве Буффало опередишь…
Стоять между тем было некогда: на улице послышались голоса и топот многих ног.
— Быстро! — Алексей толкнул Буффало в свистуновскую комнату, за шиворот втащил туда старикашку, запихнул винтовку и запер дверь изнутри на засов. И вовремя: через несколько секунд ее начали сильно трясти, снаружи послышались взволнованные голоса:
— Отец! Отец родной, ты там? Ты жив? Подай голос!
Дверь ходила ходуном, в нее ломилось несколько крепких мужиков, судя по голосам, четверо или пятеро. Долго они с Буффало так не просидят, надо что-то придумывать.
За дверью приглушенно совещались, потом тот же голос сказал:
— Эй вы там, ироды! Отдайте нам отца по-хорошему, хоть умрете спокойно. А то ведь шкуру с живых снимем! Вот те крест, дверь щас вышибем и на ремни вас резать зачнем!
Буффало внушительно, с расстановкой ответил:
— Ты бы, сынок, там не петушился. Я сейчас с папашей твоим по-быстрому закончу и к тебе выйду. Тогда уж кто не спрятался — я не виноват!
За дверью озадаченно замолчали. Рогожец кивнул Лыкову на единственное окно — смотри в оба — а сам подсел к лежащему в углу Свистунову. Вынул из сапога нож, помахал им перед носом хлыстовского «христа» и сказал нехорошим голосом: