Ножиков развел руками:
— У меня, друзья, такого юмора, как у Андрея, не получится.
— Давай без юмора, — ободрил его Дремов.
— Тогда и я с детства начну. Глаза закроешь — Азовщина вспоминается. Наше Азовское море хотя и маленькое, но коварное. Отец мой на колхозном рыболовецком сейнере плавал рулевым. Помню этот черный сейнер с красными буквами на борту — «Ведьма». Так его еще старик прасол назвал. Потом это название перечеркнули и уже в колхозе «Красным вихрем» назвали. Такому возвышенному революционному прозвищу эта посудина, сами понимаете, мало соответствовала. Я первую ступень кончал, когда сейнер этот на берег не вернулся. Отца на пятый день выловили. Привезли в хату уже в гробу, большого, молчаливого, распухшего. Мать убивается, а мы с сестренкой к ней жмемся. Было это как раз перед войной. А в сорок втором я в летное училище подался. Очень уж на фронт хотелось. В марте сорок пятого окончил училище на материальной части ИЛ-2. Попали мы в боевой полк в конце апреля, а девятого мая война закончилась. Горевал я тогда в свои девятнадцать. Как же так — без меня победа над Гитлером одержана? И вдруг наш полк в полном составе на Дальний Восток направляют. Пока формировались, грузились, время прошло, и прибыли мы туда в самый разгар событий. Если перебрать в нашем отряде все личные дела космонавтов, то на всех нас записан всего один боевой вылет, и совершил его я.
— Гордимся мы, Сережа, — тихо сказал Костров, — хоть один понюхавший пороха среди нас да есть.
Ножиков мягко улыбнулся:
— Но ведь я и не знаю, ребята, считать ли еще этот вылет боевым.
— Это почему же?
— А вот послушайте, как обстояло дело.
Ножиков отпил из стакана пива, заел воблой, которую очистил по-рыбацки — в одно мгновение.
— Было это в августе сорок пятого, когда с Японией шла война. Получили мы задание нанести удар по сосредоточению военных кораблей в бухте Косю. Бухточка, даже по карте видно, микроскопическая. Но чего не бывает! Мог в ней и транспорт, и эсминец, а то и сторожевой корабль укрыться. Короче, взлетаем парой. Настроение возвышенное. Война на исходе, хочется и тебе свой пыл в боевые дела воплотить. Над сопками нас, как и положено, японские зенитки обстреляли. А перемахнули линию фронта — и никакого сопротивления. Будто с аэродрома на аэродром в своем тылу перелетаем. Уже и низменность под плоскостями потянулась, и желтые зализы отмелей впереди в воду врезаются. А надо сказать, Японское море по внешности своей суровое, со свинцовым отливом, не наше Черное, что, как брильянт, сверкает и глаз твой радует. Вот мы и над целью. Действительно, маленькая бухта под крылом, а у причалов черным-черно от судов. Сличаем карту с местностью: точно, Косю. У меня был ведущим веселый такой парень — старший лейтенант Балацко. На западе семьдесят боевых вылетов совершил. «Давай холостой заход!» — командует. Мы до двухсот метров снизились. Мотор на моем ИЛе новый, как зверь, ревет. Море рябит, барашками набегает. Только что за загадка — ни одного выстрела по нашим машинам с земли, ни одного разрыва в воздухе: ни справа, ни слева, ни спереди, ни сзади. Спрашиваю стрелка своего по СПУ