Да, так возвращаясь к дружеской беседе. Блейк предложил мне тогда сделать очень глупую вещь, и я согласилась, о чем теперь жалею денно и нощно. Не знаю, как я могла согласиться. Конечно, я была подавлена. До такой степени, что обратилась к религии — к религии Силчестеров, поклоняющихся многоликому «Что-скажут-люди». Блейк предложил мне говорить всем, что это я от него ушла. Он думал, что так мне будет проще. Сейчас, в здравом уме, я не могу понять, почему я на это клюнула. Но факт остается фактом.
В каком-то смысле это и впрямь мне помогло, придало сил в разговорах с родителями и с друзьями. Я могла сказать: «У нас не сложилось, пришлось мне уйти от него». И после этого никто уже не задавал лишних вопросов. А если бы я сказала, что он от меня ушел, то на меня обрушился бы поток сочувствия, все стали бы толковать ситуацию с позиций защиты меня, бедной, прикидывать, что я могла сделать не так, нет ли тут и моей вины, боялись бы мне сказать, что видели его с новой девушкой и прочее, и прочее. В общем, на первый взгляд это была хорошая идея. Но только на первый. Я не могла сказать о нем ни единого слова осуждения, ведь в ответ все хором заявляли, что ему, бедолаге, сейчас очень тяжело. Друзья, не боясь задеть мои чувства, все время так или иначе упоминают о нем, а я должна делать вид, что меня это ничуть не интересует. Я не могу показать, что мне больно, пожаловаться и дать волю чувствам. Меня опутали толстые, крепкие нити лжи.
Я вынуждена держать в себе этот большой секрет, этот комок боли, из-за чего я то впадаю в ярость, то начинаю страшно себя жалеть. И поскольку не могу ни с кем об этом поговорить и никто поэтому не может мне помочь, мне очень одиноко в моем засекреченном мире.
Когда я вылетела со своей отличной, высокооплачиваемой работы, я никому не могла рассказать о том, почему это произошло: мне пришлось бы признаться, что до этого я врала. И я сказала, что сама уволилась, а эта ложь потянула за собой другие, и они множились, переплетались… и в итоге все сошлось, важен результат.
Вот и все, что я готова, как он говорит, «осознать», потому что в итоге я вполне счастлива и довольна тем, как устроена моя жизнь.
Если бы Жизнь встретился со мной два года назад, я бы с ним согласилась. Тогда мне казалось, что я падаю в пропасть, но теперь нет, теперь ни за что. Я сверзилась с огромной высоты и приземлилась на свое место. Кому-то, возможно, мое положение кажется ненадежным и шатким. Но мне очень уютно, удобно и хорошо. Все у меня отлично.
В вестибюле кошмарного здания никого не было, Американ-Пай куда-то ушла. Я оставила на стойке шоколадку, которую принесла для нее. Воздушный «Милки Вей», она ведь сказала по телефону, что любит такой.