— Я выйду на минуту, мне надо воздуху глотнуть.
Она сгребла со стола сигареты и быстро ушла.
— Теперь ты счастлив?
— Мне немного лучше.
— Похоже, чем лучше тебе, тем хуже всем остальным. Какая мне от этого польза, можешь объяснить?
— Пока очень маленькая, но постепенно ты убедишься, что все делаешь правильно. Люди должны узнать тебя.
— Они и так меня знают.
— Ты сама себя плохо знаешь, а они и подавно.
— Да ты философ.
Я взяла сумочку.
— Ты куда?
— Домой.
— Но мы же только пришли.
— Она не хочет, чтобы я осталась.
— Она ничего такого не сказала.
— А ей и не надо говорить.
— Ну так предоставь ей самой решать.
— Как?
— Останься. Ты никогда еще так не поступала.
— И что мне делать, если я останусь?
Он задрал бровь.
— Танцевать.
— Я не желаю с тобой танцевать.
— Глупости, давай. — Он встал и схватил меня за руки. Я пыталась высвободиться, но он оказался неожиданно сильным.
— Я не танцую, — упорствовала я.
— Неправда. Раньше ты всегда танцевала с Блейком. Вы с ним даже два года подряд побеждали на конкурсе «Грязные танцы».
— А теперь не танцую. И вообще, на площадке никого нет, мы будем выглядеть, как два кретина. Все у меня хорошо, не хватает только грязные танцы со своей Жизнью танцевать.
— Не обращай ни на кого внимания. Танцуй себе, и все. И они не будут на нас смотреть.
Но они, конечно, смотрели. И Мелани тоже наблюдала за нами, стоя в полумраке у дверей. Значит, она не так безумно злится на меня? Мне показалось, что у меня с души сняли тяжкий груз. Какое счастье, что теперь мне не надо притворяться перед ней.
Жизнь танцевал как Траволта в «Криминальном чтиве» и как пьяный дядюшка на разудалой свадьбе, но он был счастлив, и я невольно повеселела. И выдала нечто а-ля Ума Турман, и танцевала так, словно никто на нас не смотрит, и мы последние ушли с площадки и из клуба.
Он проявил настойчивость и добился своего. Жизнь всегда добивается своего, когда знает, чего хочет.
Расскажи о своем папе, — попросил Жизнь.
Мы пили кофе на скамейке в парке и наблюдали за Мистером Пэном, который охотился на бабочек и только что не плясал от радости. Я со стыдом подумала, что последний раз он видел траву разве что на подошвах моих ботинок.
— Во-первых, он не папа, — поправила я, — а отец. Он очень четко дал это понять, когда мы еще только говорить учились. А во-вторых, и рассказывать особо нечего.
— Вот как?
— Вот так.
Жизнь придвинулся к пожилой даме, которая сидела рядом с нами на скамейке.
— Прошу прощения. Знаете, бойфренд этой девушки бросил ее, но они решили всем говорить, будто все было наоборот.