Сеньор Бернардо Гусман, отец моей Лауры, был главным судьей Саламанки. Весьма влиятельная и могущественная личность, но далеко не такая знатная, как мой батюшка.
В следующую секунду Лаура произнесла слова, которые разбили все мои надежды на прекрасное будущее — разбили так, как пушечное ядро разносит хрупкое витражное окно собора — вдребезги.
— Ничего не выйдет, — прошептала моя возлюбленная, — мой отец уже дал согласие графу Альваресу де ла Торре.
— Что? — вскричал я, вскакивая на ноги.
Альварес де ла Торре был старше меня всего на два года, но богаче примерно на два миллиона реалов. Подобно мне, он был младшим сыном своего отца, старого графа де ла Торре, героя итальянских кампаний. Как у младшего наследника, у Альвареса не было прав на великолепный дворец в Толедо или фамильный замок Торре-дель-Франко в горах Эстремадуры, зато он пользовался неограниченным доступом к семейным деньгам. А старый де ла Торре вывез из Италии столько золота, что мог в случае необходимости выручить деньгами самого короля Карла.
Мне хотелось бы написать, что молодой Альварес был некрасив, кривоног и кособок и пользовался успехом у женщин лишь благодаря своему богатству. Однако это было бы ложью: молодой граф де ла Торре был сложен как Аполлон, а лицом напоминал Антиноя. Во всяком случае, так шептались о нем дамы при дворе в Толедо, где он блистал на балах и турнирах.
Там мы с ним и познакомились около года тому назад, на торжественном приеме, посвященном приезду французского посланника. Это был один из тех редких случаев, когда отец взял меня с собой ко двору: батюшка мой имел право являться во дворец, когда ему вздумается, дарованное еще его католическим величеством Фердинандом. Альварес произвел на меня тогда двойственное впечатление: я не мог не отдать должное его умению вести себя в высшем обществе и тому, как умело он танцевал даже самые сложные танцы, но меня покоробила его манера разговаривать с собеседником как будто бы с высоты замковой башни[4]. В общем, молодой граф был не из тех людей, с которыми я стал бы водить дружбу; впрочем, и он вряд ли стал бы искать моего расположения.
Известие о том, что Альварес де ла Торре просил руки моей Лауры и получил согласие ее отца, скорее ошеломило меня, чем расстроило. Несомненно, Лаура по праву считалась красавицей; более того, благодаря смешанной крови красота ее была весьма редкой, необычной для наших земель. Но, как я уже упоминал, знатностью ее семья похвалиться не могла. Бернардо Гусман, ее отец, был выходцем из семьи торговца тканями и своим постом городского судьи был обязан исключительно собственным незаурядным способностям. Казалось невероятным, чтобы такой родовитый идальго, как Альварес де ла Торре, решился бы на брак с девушкой столь низкого происхождения. Употребляя здесь слово «низкого», я вовсе не хочу оскорбить мою Лауру. То, что моя любовь происходит из мещанского сословия, нисколько не влияло на мои чувства; более того, я даже радовался этому, потому что Лаура была непосредственней, веселей и проще многих моих знакомых девиц из дворянских семей. Но то, что хорошо для меня, младшего сына обедневшего идальго, вовсе не обязательно было привлекательным в глазах графа де ла Торре. Однако не мог же я в глаза сказать своей любимой: «Извини, дорогая, мне кажется весьма странным, что человек, немногим уступающий знатностью королю Испании, решил взять тебя в жены, — ты ведь всего-навсего дочь городского судьи». Поэтому я ограничился удивленным восклицанием: