— Положите его, — велел палач тюремщикам.
Меня схватили за ноги и за руки и положили на козлы таким образом, чтобы голова оказалась внизу, а ноги — вверху. Затем я почувствовал, что ноги мои грубо пропихивают в прорезанные в козлах отверстия, так что они повисли в воздухе. Бедра при этом накрепко примотали к козлам широкими кожаными ремнями, наподобие тех, что используют погонщики скота для своих упряжек.
— Теперь держите за плечи, — распорядился палач.
Железные руки прижали меня к доскам. Палач, наклонившись, деловито закрепил у меня на лбу еще один кожаный ремень, лишивший меня возможности вертеть головой. Тонкий, больно врезающийся в тело шнур перехватил горло.
— Обвиняемый готов, святые отцы, — доложил он следователям.
Кто-то откашлялся.
— Сын мой, — торжественно произнес Эль Тенебреро (я легко узнал его по гнусавому голосу), — знай, что мы не хотим видеть ужасные страдания, которые тебя ожидают, и приступаем к этому допросу с пристрастием лишь из желания спасти твою душу. Однако ты все еще можешь избежать их, если покаешься и без утайки признаешься в совершенных тобою преступлениях.
Наступило тяжелое молчание. Потом голос молодого инквизитора произнес:
— Монсеньор, у него кляп во рту.
— Ах да, — спохватился Эль Тенебреро. — Выньте кляп. Возможно, обвиняемый хочет сделать чистосердечное признание.
Его предположение не имело ничего общего с истиной. К этому моменту я уже успел мысленно проститься со своей молодой жизнью и не рассчитывал на прощение, тем более что цена этого прощения была слишком велика. Но это не значит, что я безропотно покорился судьбе: напротив, внутри меня кипел настоящий адский котел злобы и ненависти, которую я жаждал выплеснуть на своих мучителей. Поэтому, когда палач с некоторой опаской вытащил у меня изо рта мокрый от слюны комок шерсти, я немедленно плюнул ему в лицо, стараясь попасть прямо в прорезь маски.
— Ну вот, — обиженно воскликнул палач, отшатываясь, — он еще и плюется!
— Обвиняемый упорствует, — заметил Эль Тенебреро. — Секретарь, запишите это. Палач, приступайте к пытке водой!
Палач опасливо обошел козлы и встал у меня в головах. По его знаку двое дюжих тюремщиков подхватили большой глиняный кувшин и подняли его на вытянутых руках. Внезапно палач стремительным движением схватил меня за нос и крепко сжал пальцы. В глазах у меня потемнело от боли, и очень скоро я начал задыхаться. Однако стоило мне только открыть рот, чтобы сделать спасительный вдох, как палач ловко всунул туда деревянную воронку. Я попытался выплюнуть ее — безуспешно. Палач навалился на меня всем своим весом, и, хотя он был не таким уж тяжелым, сопротивляться ему, будучи спеленатым по рукам и ногам, я не мог.