Врач, проводящий вскрытие, взял у своего помощника двадцатимиллилитровый шприц с длинной иглой и воткнул иглу в красно-синюшное сердце трупа. «Тот же внутрисердечный укол», — подумал Данилов. Поршень плавно пошел назад. Шприц наполнился густой на вид темно-красной кровью.
— На наличие карбоксигемоглобина, — пояснил Астраханцев. — Можно в принципе и из аорты набрать. На гистологию берем большое количество срезов с ожоговой поверхности из разных мест, по возможности – граничащие с неповрежденной кожей. — Для чего, догадываетесь?
— Чтобы найти прижизненные изменения и отличить их от похожих посмертных? — предположил Данилов.
— И не забудьте с той же целью отправить на гистологию срезы с поверхности корня языка, а также тканей глотки, гортани, трахеи и бронхов, — подал голос врач, проводивший вскрытие. — Для поиска копоти и оценки изменений слизистой оболочки.
— Что требуется от врачей других специальностей при производстве судебно-медицинской экспертизы? — спросил Астраханцев.
— Внимание к изменениям и тщательное взятие образцов на исследование, — чуть ли не хором ответили Данилов и Ира, услышавшие этот вопрос далеко не в первый раз.
Пока изучались извлеченные из трупа внутренние органы, Астраханцев то и дело задавал вопросы:
— Главный признак прижизненного полостного ранения помните?
— Нет, — ответил Данилов.
— Что-то связанное с обугливанием ближнего к ране органа? — не очень уверенно предположила Ира.
— Не связанное с обугливанием, а… — Астраханцев умолк, но правильного ответа не услышал и продолжил: – А резкое уменьшение в размерах. Под действием высокой температуры орган как бы съеживается…
Покойник, лишенный всего содержимого, равнодушно лежал на секционном столе.
— Слушаю я вас, — хмыкнул судебный эксперт, — и час от часу становлюсь умнее.
— Бот и хорошо! — порадовался за коллегу Астраханцев.
— Ты им еще про осмотр места происшествия расскажи.
— Ну это лишнее, захотят – прочтут сами. Верно, коллеги?
— Верно, — согласился Данилов.
«Только осмотра места происшествия мне не хватало», — подумал он. После разговора с Еленой на сердце лежал тяжелый камень, а сейчас еще добавилось похмелье. Зато вчера вечером в гостях у Полянского было хорошо, иначе и быть не могло, ведь рядом сидел искренний и понимающий друг. Жизнь казалась простой, хотя и немного нервной штукой, и Владимир был уверен в том, что скоро все наладится. Сложится, склеится, устроится самым наилучшим образом, вернется на круги своя и так далее. Сегодня же поутру вместо розовых очков на глазах были черные.
Елене удалось сделать главное: заронить в душу, а точнее, в разум Данилова, зерно сомнения в правильности принятого им решения. Это не просто огорчало, а бесило Владимира. Ему непросто было решиться изменить свою жизнь, и ему не хотелось снова переживать этот процесс. К тому же Данилов всю жизнь старался быть последовательным: коней на переправе не меняют, отмерил семь раз – режь, не задумываясь!