Но руки не
слушались, несмотря на то, что готовы были оторваться от тела, под ударами
волн. Он знал, что такое бывает в шоковом состоянии. На каком-то из многочисленных
шоу, посвященных возможностям человека, одна женщина рассказывала, как во время
взрыва дома в Сент-Луисе она провисела до прибытия спасателей на какой-то
трубе, на восьмом этаже. А потом спасателям пришлось вырезать кусок этой трубы,
так как не могли оторвать от нее эту женщину.
Беловски
почувствовал, что сознание опять покидает его. Он обмяк и перестал сопротивляться,
смотря на руки. Господи, Бог мой! Да будет воля Твоя… во всем… И я в твоей
воле. Как хочешь и как знаешь, Господи…
На запястье
вокруг красной звезды весело бежала секундная стрелка. В Москве Лена гуляет с
собаками. У нее великолепные русские борзые. Они летят по зеленому полю, как
лихие мазки акварелью…
Очередная
волна шарахнула в борт и окатила Михаила пеной и брызгами. К циферблату прилип
какой-то морской мусор, похожий на мокрую паклю. Он скрыл дедовскую красную
звезду, бегущую вокруг нее стрелку, Москву, борзых и Лену. Беловский захотел
скинуть мусор, стряхнуть, но руки не слушались, и он заорал: «Господи! Мои руки
должны исполнять мою волю, я буду исполнять Твою! Иначе какой во всем этом
смысл?!»
С этими
словами он так возненавидел прилипший мусор и собственную недееспособность, так
ему стало необходимо умереть, смотря на секундную стрелку, что он, что есть
сил, рванул правую руку всем телом вниз. Волна в тот же миг швырнула бот к
небу, и он почувствовал резкую боль в ладони. Прижав инстинктивно руку к себе,
он понял, что она оторвалась от леера. Он ее ощущает! Ей очень больно! Слава
тебе, Господи, ей очень больно!
Михаил
посмотрел на ладонь, она была в крови, попробовал пошевелить пальцами – они
слушаются! Но вторая рука еще держалась мертвой хваткой. Он подтянул рюкзачок,
висящий за спиной, расстегнул молнию на боковом кармане, достал оттуда нож, нажал
кнопку выброса лезвия и подумал: «Ты что решил, Миша – руку резать?» И сам себе
ответил: «Уж лучше руку потерять, чем самому пропасть, тем более что она ничего
не чувствует…»
С этой мыслью
он решительно поднес нож к левому запястью, но в каком-то полубреду увидел
опять на нем старые часы, красную звезду на циферблате, бегущую стрелку и
представил Лену, берущую его под левый локоть со словами: «У казака, где шашка,
там и баба – слева…»
«Что же я
делаю? – ужаснулся Михаил. – Я же так потеряю часы!» И он начал тыкать ножом
тыльную часть ладони, заставляя ее ожить. Но она по-прежнему ничего не
чувствовала. Он стал тыкать сильней и чаще. Пытался лезвием разжать онемевшие
пальцы. Проткнутая кожа вокруг ран была белой и чистой, как на армейском
курином окорочке, но боли не было! Он с отчаянием посмотрел на циферблат и представил
Лену, гордо идущую с ним под левую руку. Вдруг ее каблук ломается, она
оступается и начинает плавно оседать, как в замедленной съемке. Ее растерянное
лицо, широко раскрытые глаза, цепляющиеся за его левый локоть руки… И тут на
красную звезду брызнули струйки крови. Он посмотрел выше и увидел, что из всех
ранок сочится кровь. Его живая кровь!