Теперь, находясь в плену, она с ужасом поняла, как изменилось ее отношение к любимому мужу. Ей снова нужны были подруги. Значит, он потерял ее доверие. Но почему? Он же ничего плохого не сделал. «Именно потому, что ничего не сделал, — решительно заключила она. — Говорить красиво и делать — разные вещи». Она не представляла, как удержать от разрушения свою, недавно еще счастливую, семью. Тревожные мысли роились в ее голове, нагнетая с каждым часом все более тяжелые предчувствия. Все попытки представить, где сейчас муж, оборачивались картиной сидящего в бездействии у телевизора Петра Ивановича. Это порождало ненависть и отторжение. История охлаждения отношений с первым мужем повторялась и со вторым. Достаточно только поселиться вирусу недовольства, как вот уже и ненависть и презрение.
* * *
Несколько удивленный и даже разочарованный разговором с сумасшедшей пленницей, Николай Николаевич намочил на кухне тряпку и стал аккуратно протирать нежные изгибы своего трофея. Аппарат покорял качеством отделки и материалов. Литые обточенные стальные детали, покрытые черным лаком, украшены сверху росписью золотом в египетском стиле со сфинксами. Травленые таблички на заклепках придавали швейной машинке роскошный вид. На ножке темнела желтая пластинка с надписью «The Singer Manfg. Co. Trade Mark.» Под пластинкой горизонтально была выточенная площадка с серийным номером «F1310266». Николай потрогал резинку ролика и удивился ее упругости.
«Зингер, даже резинка рабочая, а технике лет сто не меньше, — он любил старинные образцы техники, и в свое время даже получил срок за антиквариат. Правда данная машинка антиквариатом не являлась, хотя вполне годилась для украшения интерьера загородного дома. Зингер и сейчас производит машинки, но не так, как это делалось полторы сотни лет назад. Изделия столетней давности сегодня вызывают восхищение у всех, кто сталкивается с этой механикой. Николай ласково погладил находку по спине. — Наверняка можно на ней шить и уникальный номер даже есть, как на деньгах». Передвинув задвижку справа, он повернул на петлях машинку от себя и заглянул в нижний ящик. Там, среди иголок, запасных деталей и древней масленки лежали екатерининские двадцатипятирублевки. Коля выложил их на стол, посчитал — двадцать пять ассигнаций, и закурил. То, что сокровища практически ничего не стоят он понимал, но было в этой находке нечто мистическое, какой-то сигнал. Он принес с кухни еще тряпок и старую зубную щетку — работа помогала ему думать.
«А вдруг она не врет и у нее в самом деле есть эти деньги? — воодушевленный, подумал он. — Возможно, чтобы она добровольно мне их отдала? Теоретически возможно, но я бы, например, не отдал. Предположим, она приходит в банк в моем сопровождении и меня берут. Наведенный из кармана пистолет, или нож приставленный к селезенке сзади — оборжаться. А я еще и в розыске. Это неумно. Нет, все можно сделать проще и красивее. Тупею я что ли от текилы? Она сама идет в банк и кладет деньги туда, куда я ей скажу. Я ее не сопровождаю, вообще она свободна, но если она меня обманет, я ее убью, а вдобавок и кого-нибудь еще из близких по моему выбору. Она испугается и не станет рисковать. Человек всегда боится больше всего того, что не видит и не может контролировать… Что-то слишком мне прет сегодня, двести зеленых кусков, даже не по себе как-то. Ну, как говориться, «была не была, а повидаться надо». Нежно, как девушку, он гладил и тер старинный аппарат, время от времени отрываясь и разглядывая результаты своего труда.