Она хрипловато заметила, не пытаясь, впрочем, возражать:
– Это что, придача к колье?
Антон тихо засмеялся и признал:
– Между прочим, камни на твоей коже возбуждают посильнее всяких виагр.
Рывком поднял ее на руки и поднес к дивану.
– Давай не будем долго женихаться. Не против?
Татьяна не знала, против она или не против, впервые в жизни сомневаясь в своих желаниях, и он, предпочитая ее молчание трактовать как согласие, быстро раздел ее и разделся сам. Ожерелье, чтобы не царапало ее нежную кожу, расстегнул и положил рядом.
Без всяких любовных прелюдий овладел ею и, с натугой что-то простонав, быстро закончил. Потом упал рядом и замолчал, обдумывая какую-то тайную мысль. Татьяне очень хотелось пошутить, сказав, что сейчас он наверняка мысленно рисует наряд под названием «пламя страсти», но он внезапно серьезно сказал:
– Извини, я сегодня не в форме. В смысле всё слишком быстро кончилось, для тебя это не очень хорошо, конечно, но мы всё наверстаем. А сейчас мне пора. – И, быстро натянув одежду, ушел, почти сбежал.
Татьяна встала, и, скептически усмехаясь, приняла душ. Для чего сулить какие-то новые встречи, если и без того ясно, что она его совершенно не вдохновила? Уж не кривил бы лучше душой. Хотя что ему оставалось делать, не говорить же правду? Он же джентльмен, в конце-то концов.
Уселась за работу, и в расстройстве чувств умудрилась накатать почти целую главу. Ложась спать, вдруг заметила странное мерцание на маленьком столике. Поднялась, включила свет и ахнула – ожерелье, то ли забытое им, то ли специально оставленное, небрежно лежало почти на самом краю столешницы.
Быстро спрятав его, с тайной надеждой подумала: вот и новый повод для встречи. Значит ли это, что Антон придет еще раз?
Антон за ожерельем не пришел, он придумал кое-что получше. Придя домой на следующий день после работы и открыв дверь ключом, Татьяна обомлела от удивления: прихожая была завалена коробками, сумками и пакетами. Не понимая, что случилось, поспешила на голоса, раздававшиеся из большой комнаты. Там Антон с недовольным бурчанием пристраивал в угол за шкафом свой портновский манекен.
Несколько минут пораженная хозяйка оккупированной квартиры не могла не то что слова сказать, но и вздохнуть. Немного придя в себя, приложила руки к груди, будто защищаясь, и спросила прерывающимся голосом:
– Как это вторжение понимать?
Антон обернулся и строго указал, будто имеет на это полное право:
– Где ты ходишь? Мне пришлось устраиваться самому, хотя я понятия не имею, где у тебя что лежит! – И небрежно добавил, делая ей огромное одолжение: – Я решил пожить тут у тебя до очередного показа. Ты на это время будешь моей музой.