Несколько раз, не скромничая попусту, говорил об этом Татьяне, встречая скептическое:
– Я за тебя рада.
Но вот наступило время показа «Морозных узоров». Первый он запланировал на восьмое января, как раз сразу за рождеством, когда закончатся посты и в его дом моды смогут прийти и верующие, и атеисты, а последний – на двадцать пятое, на Татьянин день.
Модели, наряженные в платья, напоминающие изящно-морозную северную зиму, уже толпились у входа, а он заканчивал макияж Татьяны. Почему-то не захотел передать ее в опытные руки своего визажиста, и всё, от начала до конца, проделал сам. Может быть, прощался? Наряд для нее он тоже сшил сам, и теперь любовался ее ладной фигурой, подчеркнутой коротким, до колен, золотистым платьем для коктейлей. Она казалась очень молодой, миленькой и задорной.
Антон усадил в ее в первом ряду, чтобы она видела всё до мельчайших деталей. Когда на помосте демонстрировался особо удачный наряд, Татьяна поощрительно ему улыбалась, и эти улыбки казались ему куда ценнее бурных аплодисментов восторженных зрителей.
Показ «Морозных узоров» явно удался. Взыскательную душу Антона грели лестные отзывы о коллекции. Все приглашенные им гости, московские, питерские, из окружающих областных центров, ближнего зарубежья, из стран Балтии, Польши, те, кто приехал благодаря налаженным им личным контактам и те, кто узнали о нем из Интернета или прессы, были в восторге от предложенных им моделей и фасонов.
Одобрительные отзывы внушали оптимизм, а количество заказов превысило самые смелые его расчеты. Одним темным пятном на его горизонте были мысли о Татьяне, вернее, о расставании с ней. В любовь он не верил. Какая может быть любовь в его мудром возрасте? Ему же не двадцать лет, а тридцать пять. Просто ему с ней комфортнее, чем с другими, только и всего. Но даже ради самого изысканного комфорта не стоит сохранять такие сложные, бередящие сердце отношения. Он твердо решил уйти от нее после последнего показа.
Тягостно раздумывал о прощальном подарке, что без слов сказал бы ей о неминуемом разрыве. В конце концов остановился на изящном ожерелье из желто-матового жемчуга. Татьяна умный человек и сразу поймет, что это завершение. Ожерельем всё началось, ожерельем и закончится. К тому желтоватый цвет символизировал не измену, нет, такими категориями он мыслить не хотел, но перемену. И жемчуг – как слезы прощанья. Это Антону понравилось, недаром он был поэтом, пусть и не высказывал в стихах владевшие им чувства.
Двадцать пятого привычно наряжал Татьяну сам и чувствовал, как нервно подрагивают его руки. Надев ожерелье, низко склонился, нежно поцеловал ей руку. Выпрямившись, посмотрел в лицо. Оно не изменилось, но чуть подрагивающие уголки ее губ сказали ему, что она всё поняла. Антон с внутренним облегчением подумал: как приятно иметь дело с интеллигентной женщиной! Никаких слез, никаких упреков, и соответственно, никаких сожалений ни с той, ни с другой стороны.