— Говори, женщина, какое
дело тебя привело ко мне. Или ты думаешь, раз старик находится в затворе, то и
делать ему нечего, — при этих словах император по стариковски засмеялся: — кхе-кхе-кхе.
— О достойнейший
правитель мира, — я, Мария из Магдалы Галилейской, не допускаю мысли, что ты
пребываешь в праздности. Бог доверил тебе управление столь обширными землями,
что это было бы не под силу простому человеку.
Что-то наподобие улыбки
изобразилось на тонких, плотно сжатых губах Тиберия. Ему почему-то понравилась
эта красивая женщина с большими умными глазами.
— Кое-что делает и мой
сенат, — сказал он, — и все же я предпочел бы тебя выслушать без лишнего
вступления.
— Я пришла рассказать тебе
обо всем том, что случилось недавно в подвластной тебе Иудее. Твой префект
Понтий Пилат по обвинению наших старейшин предал позорной смерти через распятие
Иисуса из Назарета, который принес нам Божественное учение для просвещения всех
людей.
Император недовольно
поморщился.
— Ты приносишь жалобу на
всадника Понтия Пилата, исполняющего по моему указу должность прокуратора
Иудеи?
— Нет, государь. Иисуса,
прозываемого Христом, которого несправедливо осудил Пилат, Бог воскресил на
третий день. Это главное, о чем я хотела известить тебя. Прими мой дар тебе,
ибо Христос воскрес!
С этими словами Мария
вынула яйцо, окрашенное в красный цвет, и подала его императору. Тот с
недоумением воззрился на Магдалину.
— Ты хочешь сказать, что
у вас в Иудее кто-то распространяет слухи, что подверженный смертной казни
снова ожил? — спросил Тиберий, с ухмылкой вертя в руке поданное яйцо.
— Да, великий император,
только я говорю не о слухах, а о том, что видела своими глазами. Я сама была
свидетельницей Его смерти на кресте. А на третий день Иисус явился мне, и на
Его руках и ногах были раны от гвоздей.
Когда Магдалина говорила
это, император поднял на нее взгляд своих блеклых глаз, и в них промелькнул
интерес:
— Послушай меня,
женщина, если чем-то ты меня и поразила, то не известием о твоем воскресшем
Учителе, а тем, что ты сама веришь тому, что говоришь мне. Если Тот, о Ком ты
говоришь, действительно Бог, это уже ничего не изменит в моей жизни.
Разуверившись в своих богах, я не смогу поверить и чужим. Я уже подвел итог
моей жизни и знаю, что для одних я на века останусь злодеем, другие будут
превозносить мой гений. Но капуста, выращенная моей рукой на огороде, радует
меня больше, чем слава или порицание людской толпы. О богах же я вовсе перестал
думать. Нет, я их не отрицаю, как некоторые скептики. Просто боги сами по себе,
а я сам по себе.