— У тебя чего, крыша
поехала? Тебя на Луну вот-вот зашлют, а ты мозги мне компостируешь?
— Про Луну Пал Иванович
говорил, мол, скоро... — задумчиво начал Прямой, но вдруг оборвал себя, —
Постой, тормозни...
Они ехали по Советской,
и справа завиделась боярская шапка купола Успенской с Полонища церкви. Гриша
притормозил у магазина на углу Советской и спускающейся вниз к реке
Георгиевской улиц. Прямой вышел и неспешно пошел к храму. Неспешно, потому что
и сам не знал, с какой целью туда идет. Он посмотрел в перспективу улицы, где
открывалась река; на молчаливо-пустынную сейчас школу, бывшую мужскую гимназию
и отчего-то подумал: “А ведь раньше, мать говорила, тут ходили трамваи...” А
еще раньше, много раньше, это место называлось взвозом, и тут от реки
поднималась длиннющая вереница телег и возов, с Георгиевской сворачивающих на
Великолукскую и разъезжающихся по всему городу...
Он поднялся на высокую
паперть и застыл у массивных дверей. Мысли в голове спутались, и ум слабыми
своими ручонками безуспешно пытался распутать этот клубок; вроде бы брезжило
что-то, — почти понятное, — но далеко, не дотянуться... “Надо войти. Потом
что-то сделать, что-то важное... Что?” Он уже ухватился за тяжелую бронзовую
рукоять, но вдруг ощутил, исходящий от себя смрад, тот самый, давешний, из
парка — подарок от Павла Ивановича. Потянуло на рвоту: “Куда же с таким зловонием?”
Пальцы его медленно разжимались, и от них к тусклой бронзе будто тянулись
невидимые упругие нити, не дающие совсем отнять руку. Что-то внутри него
протестовало и требовало: “Войди! Войди!” Но нити, не выдержав, лопнули, и рука
бессильно опустилась. Все было кончено: ничто больше не держало его здесь.
Дверь неожиданно распахнулась, и из храма вышел худощавый молодой человек. Он
посмотрел на застывшего столбом Прямого и, не закрывая дверь, спросил:
— Вы в храм, к батюшке?
Он в алтаре. Позвать?
— Нет, — помотал головой
Прямой, — не надо. В другой раз.
— Сергей! — окликнули
молодого человека из храма, — Сергей! Ты забыл пакет.
— Сейчас, — молодой
человек еще раз взглянул на Прямого и, извинительно кивнув головой, скрылся за
дверью.
“Тезка, — подумал,
возвращаясь к ожидающему его “бимеру” Прямой, — Серега, как я...”
Он уже вывернул из-за
угла хлебного магазина, и до машины оставалось всего метров десять, когда,
обогнув их “бимер” и перекрыв ему ход, к поребрику, взвизгнув тормозами,
припарковался УАЗик-“буханка”. Задние двери его сразу же распахнулись, и оттуда
загромыхали выстрелы. Стрелял некто с лицом, по-киношному закрытым маской, с
прорезями для глаз; бил в упор, в лобовое стекло “бимера”, не жалея патронов.
Все это Прямой разглядел прежде, чем откатился обратно за угол. Нет, не фраером
был Сережа Прямой. Мозг его заработал четко и расчетливо. Он вломился в магазин
и, перескочив через прилавок, рванулся к рабочему выходу во двор. Продавщица
еще лишь раскрывала рот, что бы крикнуть, а он уже был снаружи, во дворе, и
бежал к проходному подъезду. Проскочив темный вонючий коридор, он осторожно
выглянул через чуть приоткрытую дверь. “Буханка” уже отъезжала, но он различил
то, что и требовалось — лицо водителя, явно кавказское, второй рядом был в
маске. Прямой зафиксировал в памяти номер, уже понимая, что это-то наверняка
бесполезно. УАЗик, виляя задом, умчался в сторону площади “Победа”, а Прямой,
ожидая худшего, подошел к дымящемуся “Бимеру”. Лобовое стекло побелело от
трещин, разбегавшихся в стороны от пулевых отверстий, дверь была полуоткрыта и
на улицу, касаясь асфальта, свисала рука Гриши Функа. Он был мертв, темная
кровь заливала дорогу, и Прямой отметил, что как минимум две пули попали в
голову. Профессионалы! Похоже, прав был Гриша — чехи! Он повернулся, и тут же
заметил у стены, с раскинутыми вширь ногами неуклюже сидящего человека, похоже,
мертвого, в черных джинсах и черной же расстегнутой до пупа рубахе. Шею убитого
широким кольцом охватывала массивная золотая цепь, а голова была упакована в маску
с прорезями. Рядом с убитым валялся АКМ. “А этого кто?” — успел подумать
Прямой, прежде чем шагнул к трупу и потянул вверх край маски. Лицо было
незнакомое и явно славянское. Но у Гриши не могло быть пушки. Никак! Гриша был
не боевиком, скорее — доктором без практики, хотя и весьма авторитетным.