* * *
Где-то рядом звонил
колокол. Редкие, чуть слышимые удары доносились с северо-востока. “Деревня, не
иначе, — решил Прямой и прикинул, — километра два. Не осилим…” Но кое-как они
все-таки брели. Колокол замолчал, и Прямой шел наугад по выбранным ориентирам,
надеясь, что не очень-то отклонится в сторону. Когда стало совсем уже
невмоготу, по его расчетам, они прошли метров шестьсот-семьсот. Значит,
оставалось еще дважды по столько же. “Нет, не выдюжим…” И вдруг опять бухнул
колокол, один единственный раз, но совсем рядом, где-то за ближайшими
деревьями. Именно там обнаружилась полуразрушенная каменная ограда, а за ней —
покосившиеся кресты и надгробные камни. Лес плавно перетекал через этот
поросший травой плитняковый хребет и заполнял собой старый и, как показалось
сначала, давно позаброшенный погост. Лишь деревья тут были выше и толще, да
пожалуй, постарше, — сплошь усаженные пятнами вороньих гнезд. А ограда давно
уже превратилась в часть ландшафта, придавая месту таинственный вид. Чуть
впереди виднелась сложенная из такого же плитняка арка ворот, крытая щипцом на
два ската.
Они остановились у
открытого полукруглого проема с отбитой и осыпавшейся, по большей части,
штукатуркой. Распахнутые внутрь тяжелые решетчатые створы красивой
художественной ковки, давно вросли в землю. “Экая старина!” — подумал Прямой и
тут же заметил красную славянскую вязь, идущую полукругом поверху каннелюра
арки. Буквы были стилизованы и достаточно легко читались, складываясь в не
очень ему понятную фразу: “Помяни нас, Господи, егда приидеши во царствии
Твоем”. А выше этого прошения, написанного, похоже, от лица всех здесь лежащих,
в простом деревянном киоте под стеклом висел образок Спасителя, к Которому
собственно и обращены были эти слова… В глубину кладбища вела мощеная камнем
дорожка, на некотором отдалении упирающаяся в маленькую одноглавую церквушку
под четырехскатной голубой крышей. Перед ней — чуть приподнятая над землей
паперть; справа — невысокая двухпролетная звонница и один всего небольшой
колокол на ней. Он слегка раскачивался, будто кто-то только что отзвонил. Да
так, скорее всего, и было, они ведь и шли именно на этот звон. Только теперь у
храма никого не было заметно…
— Вот и пришли, — сказал
Сержант (точно он!), но так глухо, будто откуда-то со стороны.
Прямой вздрогнул и
посмотрел на Романа. Тот все еще пребывал в бреду. Лицо его было искажено
гримасой невыносимой внутренней боли, глаза полузакрыты, а губы двигались и
что-то шептали, что-то несвязное и непонятное. Но все-таки это именно он сейчас
произнес эту вполне осмысленную фразу “вот и пришли”, — будто поставил некую
точку в своей собственной судьбе.