В Красноселье пьянствовали лишь по праздникам, да и то пили только слабоалкогольные бражку и медовуху, изготовлявшуюся тут же, в деревне.
Бабы, не бывавшие замужем, к распитию медовухи и бражки категорически не допускались. Да и бывавшие допускались неохотно и по особым случаям.
Но Василиса подозревала, что правило это – о недопущении – придумали не столько потому, что хмельные напитки сии феерически вредны, сколько потому, что должен же кто-то прислуживать за столом, приглядывать за хозяйством и готовить завтрак мучающимся похмельем сородичам!
– Правда! – с запозданием заверил дядя Толя. – Я прослежу, чтобы все было тип-топ!
– Ну... тогда... была ни была! – Василиса зажмурилась. – Наливайте!
Дядя Толя резво – для тяжелораненого – подскочил к своему рюкзаку, достал оттуда второй стаканчик, нацедил в него сгущенного молока, разбавил белое концентрированное месиво кипяточком, и щедрой рукою плеснул в получившийся мутный напиток водки "Народное вече" (по факту оказавшейся омерзительным, в высшей степени сивушным самогоном местного производства).
Василиса осторожно понюхала предложенный декокт.
Пахло и впрямь давешним мороженым (а точнее, синтетическим клубничным запахом Е-3062, более известным в державах русского языка как ГОСТ-7009-15-ЗКЛ) и это усыпило бдительность девушки.
– Ну, за твое совершеннолетие, Василиса! – провозгласил тост дядя Толя. – И за твою Личную Грамоту.
– Благодарствую! – Василиса разулыбалась и залпом, как советовал дядя Толя, выпила свой коктейль.
Потом тостов было еще много.
"За выздоровление болящего дяди Толи."
"За то, чтобы лиходеи никогда не возвращались на пастбища Таргитая."
"За всех пилотов – и тех, что есть, и тех, что будут, и тех, что были со дня рождения авиации!"
"За победу "Спартака" над "Динамо" в Галактическом Суперкубке."
И, конечно, "За поступление в академию."
Не все тосты пила Василиса.
А когда пила – то никогда не весь стаканчик, а только так, чуточку, для общества.
Но даже этого было достаточно для того, чтобы посреди погружающегося в бархатную синеву летних сумерек леса образовался настоящий театр двух актеров.
Когда закончились тосты и анекдоты, дядя Толя и Василиса принялись... петь. На два голоса.
Репертуар подбирали долго и темпераментно. Выходило, что среди тех песен, которые хорошо певала Василиса (а это были в основном народные старорусские), не находилось ни одной, что знал бы полностью дядя Толя.
И наоборот: из того, что знал дядя Толя – а знал он немало украинских и казацких "писэнь" (был научен матерью и отцом, познакомившимися в вокальном кружке) – ни одна и близко не была знакома Василисе.