Отец мой стал метаться,
потеряв своих ягнят. И увидел я слёзы в желобах морщин его. Я же малодушно
отвернулся и пошёл туда, где слепые и хромые обступили уже Его, ища исцеления.
И Он исцелял их.
С того дня не видел я
отца моего.
X
На другой день снова
пошли в Вифанию. Взойдя же на гору Елеонскую, стал Он скорбеть об Иерусалиме,
говоря:
– …Не останется здесь
камня на камне; всё будет разрушено…
И ещё много
пророчествовал. Я же дивился: может ли Мессия хотеть гибели города Давидова? И,
отойдя от Него, подошёл к обрыву и стал смотреть, как мелкие камешки летели
вниз из-под моей сандалии. И, отскакивая от склона горы, ударялись о стволы
деревьев и терялись в траве.
Подошёл Иоанн сзади и
тихо спросил:
– Не хочешь ли ты
прыгнуть, Иуда?
Я же ничего не отвечал
ему.
На другой день собрались
в Вифании в доме у Симона, которого исцелил Он от проказы. Пришла же Мария,
сестра Лазаря воскрешённого, и принесла алавастровый сосуд. И как никто не
обратил на неё внимания, встала у Него за спиной, а сосуд держала в руках.
Опустившись на колени, разбила шейку сосуда, чтобы никому больше не смог
послужить он. И комната прокажённого наполнилась благоуханием, потому что в
сосуде принесла Мария нардовое миро – чистое, драгоценное. И все, кто был в
комнате, повернулись к Марии. Но она, как бы не видя никого, возлила масло на
голову Ему. Точно душу свою простёрла перед Ним и сердце своё бросила к ногам
Его. Все же молчали, негодуя на Марию за то, что не хранила в себе своих
чувств, и что никто не имел столько любви к Нему. Я же засмеялся громко и
сказал:
– Миро нардовое ценится
на вес золота, такой сосуд стоит динариев… триста! Можно было бы продать его и
раздать деньги нищим.
И некоторые согласились
со мной и стали роптать, говоря:
– К чему такие траты?..
Иоанн же, подойдя ко
мне, шепнул:
– Вор…
Но Он возразил всем,
сказав:
– Оставьте её; она
сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а меня
не всегда…
Но я уже вышел из
комнаты, потому что прав был Иоанн: думал я не о нищих, а о том, что триста
динариев – это два белых осла. Была же ночь, и темнота разлившаяся укрыла меня.
Выйдя из Вифании, расстелил я на земле симлу[6]
и, улегшись, стал смотреть, по обыкновению своему, на звёзды. Как вдруг одна
звезда сорвалась с неба и покатилась вниз. И тотчас вздохнул филин,
расхохоталась гиена, и где-то в селении осёл крикнул трижды. Поднялся я и
побежал с горы Елеонской к Иерусалиму. По временам закрывал я глаза и, казалось
мне, что лечу в пропасть. И ящик с деньгами, который носил я, подпрыгивал на
бегу, и монеты в нём со звоном подпрыгивали, и звон их подгонял меня, точно
удары кимвала.