Стрелки продолжали указывать правильную дорогу.
* * *
Этот коридор после газовой камеры был таким светлым, таким… безопасным, что ли? И даже располагающим. Он будто приглашал войти и больше ни о чем не беспокоиться.
Да и чего волноваться тем, кто обречен на смерть от лучевой болезни, верно?
Единственное, что напрягло, — в коридоре свет не горел. Но это поначалу. Выключатель обнаружился слева, как обычно. Ашот подсветил его зажигалкой:
— Вроде нормально все. Проводов оголенных не вижу.
— Ну-ну. Но лучше бы не рисковать.
— И не думал даже. — Толстяк осторожно ткнул в пластиковую кнопку прикладом «винтореза» и отпрянул — вспышка ударила по глазам, это одновременно загорелись все потолочные лампы в коридоре.
Стены тут выкрасили в голубенький — умиротворяющий — цвет. Чтобы утихомирить, наверное, страсти на платформе, где до Псидемии работали в основном мужчины-ученые. Ведь мужчины? Дан хотел об этом спросить отца, но передумал. Дамочек, что готовили светочам пищу, на всех, конечно, не хватало. Или лаборанток сюда регулярно завозили? Юных и с формами? Дан поймал себя на мысли, что думает о чем-то не о том…
— Сначала я, остальные за мной. — Он шагнул первым.
На полу — ламинат под паркетную «елочку». Даже блестит еще, будто только что покрытый лаком. Похоже, тут давно не ходили, грязь сюда не натаскали, а пыли в море не очень-то много… Коридор себе и коридор. Следов сырости нет. Дверь в конце — наверняка незапертая, как и все двери, что попадались по пути. Вот так смотришь — и ничего такого, всё в порядке.
Они медленно двигались вперед.
Они почти дошли до двери, когда Ашот закашлялся и Данила с Маришей одновременно шагнули к нему, а отец вырвался вперед и…
Поначалу Дан даже не понял, как это случилось. Только что отец шел себе и шел, а тут ему отрезало ноги чуть ниже колен, и он упал, и завопил от боли, и захлестало алым, и забелели кости в ровно обрезанных культях…
— Отец! — Дан рванул вперед, на помощь, но на нем повисли Мариша и Ашот.
Толстяк сделал подсечку, свалив его на пол, и насел сверху. Ашот еще что-то кричал, но Дан его не слушал, не понимал ни слова, он смотрел на культи, на искаженное девичье лицо, на алую лужу, брызги…
Толстяк ударил его по липу, потом еще, и еще, и так, пока Дан не взмолился:
— Хватит!
— Мономолекулярная нить, брат.
— Что? — Дана отпустили, он поднялся вместе с Ашотом.
Отец уже не кричал.
— Что слышал. Дальше никак. На куски порежет. На уровне колен натянута, не видно ее, тонкая очень. А вдруг там еще есть?
— На уровне колен, говоришь? — Прежде чем друзья успели ему помешать, Дан метнулся к отцу, подпрыгнув повыше. Приземлившись в лужу крови, поскользнулся, едва не опрокинулся на спину — аккурат на нить, — но все же удержал равновесие. Он взглянул на толстяка: — Нет здесь больше нитей, я проверил.