Он отхлебнул еще. Немного воды пролилось, потекло по подбородку, но Данила этого даже не заметил.
…Потом началась война между Питером и Москвой, в которой он принял участие вместе с бойцами диверсионной группы «Варяги». У Москвы не было шансов выстоять против армии зомбаков, созданной Афанасием Стерхом, бывшим коллегой отца. И потому «варяги» совершили дерзкую вылазку в самое логово врага — в Ленинградскую коммуну. Они сумели остановить безумного ученого и его полчища. Но победа стоила им многих жертв. Отец Данилы, профессор Павел Сташев, погиб, заставив-таки зомбаков уйти из Москвы…[2]
Данила вздрогнул, вернувшись в реальность. Показалось, будто услышал шум в квартире. Какой-то неправильный шум в спальне. Мариша приготовила приятный сюрприз? Пообещала ведь, что не даст муженьку заснуть до рассвета, и пока что не филонила.
Он вернулся на кухню, поставил бутылку на стол и шагнул к двери, ведущей в коридор, из которого можно попасть сначала в гостиную, а потом — в спальню.
Подойдя к двери, замер. Сердце в груди точно взбесилось, холодок пробежал по спине. В доставщики берут только тех, кто обладает особым чутьем на опасность.
— Зомбак меня закусай… — Данилу охватило тревожное предчувствие.
Он отпрянул, метнулся за холодильник слева от двери — за миг до того, как автоматная очередь прошила фанеру снизу доверху. Пули вжикнули опасно близко. Из спальни послышался крик Мариши, что-то с грохотом упало, и наступила тишина.
Вот тебе и уютное гнездышко для молодоженов.
— Мариша!!! — выдохнул Дан, но ответа не дождался.
Надо было что-то делать. Но что?! Выход из кухни блокирован неведомым стрелком!
Из подставки для ножей он выдернул тот, у которого лезвие длиннее и толще — им можно вскрыть грудину зомбочеловеку или вспороть живот до позвоночника. Вооружившись, сунулся к двери — и опять едва не схлопотал дозу смертельного металла.
Пригнувшись, кинулся обратно на балкон. Сзади загрохотали выстрелы — дверь окончательно разодрало в щепы, пули вжикнули над затылком.
— Твою мать!.. — прошипел Дан.
Адреналин в крови зашкаливал, надо было успокоиться.
Он притаился за балконной стеной, под оконным проемом, заложенным красным кирпичом. Стрелка Дан не видел, но только стихли выстрелы, услышал его гулкую поступь и тяжелое, со свистом, дыхание. Враг шел на кухню, чтобы добить жертву, если та еще жива.
Дан скривился. Даже на расстоянии от стрелка сильно — очень сильно! — разило. Еще круче смердело, чем от толстяка Ашота в июльский день после десятикилометровой пробежки. А ведь нынче не лето и ночь на дворе.