Затем они разматывают кабель до двери дома, который и был целью нашего путешествия. Звонок в дверь. Или, скорее, погребальный звон. Надтреснутый звук оного поет в моей нежной душе забытую песнь босоногого детства (читатели, которые оценили истинную красоту этой фразы, могут написать мне, чтобы получить и другие. Их есть еще запас на складе, который я готов уступить им по себестоимости. Скидка на десять процентов многодеткам, ветеранам войны и диабетикам).
Проходит минута. Потом в окне показывается мужское лицо. Моя аорта кричит браво. Мысленно я пою благодарственный гимн мисс Сахарный Тростник: это мой дергатель стопкрана. Но изменившийся после курса омоложения. Если ему тридцать пять годков, то это конец света! Грива у него не седая, а приятно белокурая. Я опознаю его по носу, немного расширенному книзу.
— Что такое? — спрашивает он.
Баден говорит невинным голосом:
— Это ЭФ, мсье. Меняем все подключения на этой улице. Кайюк внимательно смотрит на двух мужчин. Он видит провод, который свисает со столба, фургон с успокаивающими буквами, простоватые рожи двух моих людей и бросает:
— Одну секунду!
Дверь открывается, в ней появляется хозяин, рядом с ним стоит громадный боксер, который, если бы курил сигару, был бы похож на Черчилля.
— Зверюга злая? — спрашивает Бензен.
— Когда как, — таинственно заявляет Кайюк.
— Когда как зависит от кого? — шутит Баден, страдающий собачонкофобией, особенно если у них кишки, как у вешалки для полотенец.
— Только от меня, — бросает Кайюк, отходя от двери. Оба моих агента проникают в дом, разматывая дурацкий кабель. Кайюк, засунув руки в карманы, созерцает представление, как настоящий ротозей. И надо же, тут его мерзавец пес кидается к фургону, лая все, что он умеет. Ужасно, он нас унюхал!
— Что с вашей псиной? — невинно спрашивает Бензен. — Моя тачка его не устраивает?
— У меня такое впечатление, что да, — уверяет Кайюк, нахмурив брови.
— Там, наверное, кошка под ней! — лицемерно подсказывает Баден.
Но собака опровергает это предположение, бросаясь на задние дверцы машины. Она яростно царапает колеса. Теперь она больше не лает, а испускает глухое злобное рычание.
Кайюк подходит.
— Что с тобой, Крифт? — бормочет он. Он протягивает руку. Я понимаю, что он хватается за ручку двери. Этот хмырь — редкостный нахал!
— Вы позволите? — бросает он через плечо двум честным служащим из ЭФ.
И открывает. Мы сталкиваемся нос к носу. Какое самообладание, мадам Дюран!
Вместо того чтобы воскликнуть что-то типа «О Боже! супруг мой» или «Кого я вижу!», Кайюк бросается назад, яростно оттолкнув дверцу. Он меня узнал сразу, и его решению не понадобилось и сотой доли секунды, чтобы созреть в белокурой голове.