— Может, дашь закончить доброму человеку? — грохочет Берю.
— Валяй.
— Я, значит, прибываю с чемоданом и Сара-Бернаром, решив чистосердечно побеседовать, я хочу сказать, получить чистосердечное признание Фуасса. Подваливаю к двери: заперто. Стою перед калиткой, тут кошка через улицу, и мой карликовый пудель газует за ней. Когтистая просачивается сквозь штакетник садовой калитки. Мой щен туда же. Калитка не засупонена на ключ и открывается. Я вхожу, чтобы забрать туту. Ты сечешь, милейший из комиссаров?
— Секу, но не забывай о субординации, Толстяк.
— Виза на визу с типом, разбившим мою семейную жизнь, не может быть субординации! — сообщает Толстый.
Он продолжает:
— Моя охота закончилась за домом. Я хватаю своего Медора. Возвращаюсь. И когда я перемещаю себя перед фасадом дома, что я узреваю? Этого апостола, возвращающегося к себе, с сигаретой в плевательнице. Всплеск адреналинчика. Я появляюсь. По его живому взгляду реализую, что он меня узнал. Ну а я, по мне может не заметно, но когда я в деле, то прямо спиритический медиулей. Я начинаю вешать ему лапшу на уши, что был с вами намедни и что…
— Причаливай, Толстый, остальное я слышал! У Пино вид человечка со знаменитой рекламы автопокрышек «Мишелен».
— Мой клиент, которого я так уважал, — блеет старая развалина.
— Твое уважение гуляет само по себе, вот и все, — отрезаю я.
Я приближаюсь к камину, где папаша Фуасса потихоньку приходит в себя.
— Ну что, Жерар, — говорю я, — может, поболтаем?
— Этот человек лжет! — топает ножками рантье. — Я ничегошеньки не знаю! Все неправда, архиложь!
— Так вы ударили старшего инспектора каминными щипцами, потому что вам не понравилась его физиономия?
Он бормочет что-то неразборчивое.
— И вы были готовы, — продолжаю я, — отстегнуть ему за молчание хорошенькую сумму в пять кусищев?
— Нет!
— А мы слышали, месье Пино и я. Магнитофонная запись не имеет никакой легальной силы, напротив — три свидетельства, два из которых официальные полицейские, это другое дело!
Пино дергает меня за рукав.
— Ты мог бы сказать три официальных, — бормочет он, — раз уж мое возвращение в официальный…
Я отмахиваюсь от него, чтобы посвятить себя полностью папаше Фуасса.
— Хочу сказать вам правду, приятель, — продолжаю я. — Вчера вечером, когда мы вам позвонили у калитки, вы смотрели теле в компании с вашей крошкой. Вы курили. Вы бросили взгляд в направлении входа, узнали нас и скоренько поднялись в свою комнату, якобы в приступе…
— Но!
Небольшое внутримышечное, произведенное пальцем Берю, заставляет его умолкнуть.
— Ваша крошка, которая была в деле, хранила жетоны, и вы, вы боялись, что она расколется. Она пришла за вами. Вы же посоветовали ей слинять. Проводили ее до сада и там убили.