— Все прах и тлен, — углубляет Пинюшет.
— Сегодня ты здесь, а завтра мертв! — сверхуглубляет Толститель. — Сан-Антонио — я могу сказать только одно — это был человек, ты знаешь.
— Я знаю.
— Интеллигентный, умный, благородный…
— Превосходный!
— А способности, я уж не говорю. Лучшая ищейка, которая когда-либо была в Большом Доме.
— О, да.
Я нахожу момент удачным для моего появления. Зачем купаться в словословии? Немного красивых сожалений, а потом опять неси крест повседневных грехов!
Увидев меня, обремененным арсеналом оружия, два приятеля вылупляют зенки. Мастодонт становится фиолетовым, Пинюш — серо-зеленым, и оба балдеют, как два бульдога перед витриной колбасной лавки.
— Я вижу сон, или я сплю? — бормочет Обмирающий.
— Прошу прощения, что не принес жаркое, — говорю я спокойно, — но мясной отдел был закрыт.
Освобождая их от цепей, я рассказываю им о малом дворцовом перевороте.
— Значит, все отбросили когти? — спрашивает Берюрье.
— Да; у меня не было времени на венки для них.
— А что я тебе говорил, Пинюш! Видишь, это Сан-А расплевывался! Я узнал его тактику и его тиктак! — уверяет Шарообразное, умиляясь собственному юмору. — Когда он взбивает сливки, всегда слышно «Рран-рран!» Двойное впрыскивание. Если ты замечал, Сан-А стреляет на двух уровнях. Туда и обратно, с изменением угла прицеливания…
— Слушай, Толстый, — перебиваю я, — запихни в чемодан лекции по баллистике и перемещай живее свою худобу.
— Не говори мне о худобе, я уже усох. Посмотри на мою дерюгу: нужны заклепки, чтобы не сваливалась!
Спотыкаясь, мы выбираемся наверх. Пино и Берю бросают быстрый взгляд на четыре тела в салоне и делают гримасу.
— Он не заплатил мне гонорар, — жалуется Удрученный.
— Сделаешь ему рекламацию, когда сам предстанешь перед привратником Святым Петром, — успокаиваю его я.
— Деньги усопли! — шутит Берю, которого смерть никогда не впечатляет.
— Усопли вечным сном.
— Еще не вечер, — говорю я, — надо предупредить Старика. Мне думается, нас сочли пропавшими!
Произнося это, я подхожу к низкому столику, на котором стоит телефонный аппарат. Аппарат без циферблата. Делаю заключение, что эти молодцы уволокли нас довольно далеко от нашего Балагана. Снимаю трубку и получаю, примо — звук прекрасно работающего аппарата, двазио — звук женского голоса, тризио — тарабарщину зевсовых раскатов. Кажется на немецком. Во всяком случае, речь идет о каком-то германском наречии. Я быстренько отключаюсь.
— Ну и что? — спрашивает Пино, удивленный моим поведением.
— Частная линия! — говорю я. — Попал прямо на их сообщницу. Нужно сматываться, ребята, а то явится солидное подкрепление, противно изображать защиту Форта Аламо на пустое брюхо.