– Хоть мы и имели возможность насладиться заслуженной местью, видя, как состояние Кассианидисов превращается в прах, все же осталось ощущение какой-то неудовлетворенности. Убедившись в степени вашей наглости, я нахожу, что хотел бы чего-то более… осязаемого характера.
Паника обуяла Энджел. У нее возникло чувство, будто невидимая петля все туже затягивается вокруг ее шеи. Отчаяние отразилось в голосе.
– Я бы сказала, что банкротство вполне осязаемо.
Лео снова наклонился вперед, холодный и безжалостный.
– Банкротство – это для твоего отца, не для тебя. Я говорю о чем-то, столь же осязаемом, как обвинение моего двоюродного деда в изнасиловании, а потом и убийстве беременной женщины одного из богатейших семейств Афин. О чем-то столь же осязаемом, как целая семья, вынужденная бежать из родной страны из-за угрозы уголовного расследования, которого они не могли допустить, и вероятности смертной казни для моего двоюродного деда. Не говоря уже о скандале, затянувшемся на годы.
– Перестаньте, – слабо взмолилась Энджел. Она знала эту историю.
Но он не перестал. Лео просто посмотрел на нее:
– Известно ли тебе, что мой двоюродный дед так и не пережил позора и в конце концов покончил с собой?
Энджел покачала головой. Ей было плохо. Все гораздо хуже, чем она представляла.
– Я не знала.
– Мой дедушка любил твою бабушку. – Рот Лео скривился. – Дурак. Но твоя семья не могла допустить, чтобы их родные чада путались с простыми корабельщиками, и они сделали все возможное, чтобы помешать их роману.
– Я знаю, что случилось, – тихо проговорила Энджел с болью в сердце.
Лео резко рассмеялся:
– Да, все теперь знают – благодаря пьяному старому дураку, который больше не мог жить с грузом вины, потому что это он совершил то преступление и скрыл его, получив плату от твоего прадеда.
Ее семья убила одного из своих и скрыла преступление, как кучка подлых трусов. Энджел заставила себя встретиться с упреком в глазах Лео, хоть и мечтала провалиться сквозь землю.
– Я не виновата.
– Я тоже. Однако платил за это всю свою жизнь. Я родился на другом континенте, в ссыльной общине, изучал английский, как родной язык, когда им должен был быть греческий. Я видел, как моя бабушка с каждым годом все больше чахнет, зная, что никогда не вернется на родину.
Энджел хотелось взмолиться, чтобы он перестал, но слова не давались ей. Лео еще не закончил:
– Мой отец был так снедаем жаждой мести и так поглощен ее осуществлением, что это стоило наших отношений. Я слишком быстро вырос и повзрослел, испытывая ужасное чувство несправедливости и необходимости исправить зло. Поэтому, пока ты ходила в школу, заводила друзей, жила обычной жизнью здесь, дома, я был на другом конце света, гадая, каково было бы, если б моему отцу и бабушке не пришлось покинуть свою страну. Гадая, каково было бы иметь отца, который рядом, а не постоянно отсутствует. Гадая, что мы сделали, чтобы заслужить такое ужасное пятно на нашем имени. Ты хоть представляешь, каково это – жить с людьми, которые каждый Божий день напоминают тебе, что твое место не здесь? Что ты не имеешь права пустить корни?