— Вы это к чему? — спросил Скаппоне, пока журналист хмурился над своими картами.
— К тому, что надеяться всегда надо только на себя. Не будет и разочарований. Мы держим ситуацию здесь, англичане — южнее, вы — западнее. Анклавы под присмотром, этнический конфликт перешел в холодную фазу. Да никакой «Чистеше» уже давно и не надо инцидентов. Они без пяти минут хозяева края.
— Есть еще Плешин, — сказал журналист, бросив карты на стол. — И Плешинская Горсть.
— О, херр Штайер, — Деланкур сочувственно улыбнулся, — вы мыслите как тополинец. Тот процесс, что за десять лет изменил баланс сил в Алтине, рано или поздно начнется и в Горсти. Вопрос времени. Думаю, даже без особого насилия тополинцев выдавят оттуда, как пасту из тюбика. Капля камень точит.
Этих — не выдавят, подумал Скаппоне, пристально разглядывая Деланкура. Ты просто не видел мальчика.
Итальянец снова поднял ставку.
— Вот что мне кажется интересным, месье Деланкур, — сказал Штайер, перекладывая с места на место свои фишки, — с профессиональной, так сказать, точки зрения… Здесь каждый военный гарнизон симпатизирует местному населению. Мне кажется, что нейтралитет миротворческих сил — это очень, очень надуманная вещь. И случись что-то серьезное…
— Тем хуже для наших северных соседей! — хохотнул Деланкур, вскрылся и сгреб банк.
Алтинец, случайно толкнувший итальянского капитана, свернул в винные ряды, под одним из навесов оставил велосипед и проскользнул в неприметный проход. Вышел в завешанный бельем дворик, по скрипучей лестнице поднялся в галерею на уровне второго этажа и по ней прошел в следующий двор. Навстречу проплыла дородная старуха с тазом, полным мокрых рубах.
Алтинец постучал в одну из дверей, выходящих в галерею. Открылась соседняя.
В темном коридоре пахло мужским потом и оружейной смазкой. Человек, отворивший дверь, пропустил алтинца мимо себя и запер дверь на засов.
— Думали, ты раньше будешь. Он извелся совсем.
— Здравствуй, Ишта! — ответил алтинец. — Дорога неблизкая, не обессудьте. Веди.
В комнате, указанной Иштой, было людно. Грязные небритые типы сидели или лежали по углам, лениво и безучастно. С единственного стула перед столом, застеленным как скатертью картой-двухкилометровкой, поднялся широкоплечий толстошеий человек, распростер руки и двинулся навстречу алтинцу:
— Здравствуй, Халим!
Алтинец дал ему смять себя в медвежьем объятии и ответил с искренней радостью:
— Здравствуй, Шадо!