«Помоги мне», — простонал Пинес, который умел распознавать противоречия в любом живом организме.
Я уложил его в постель и стал заталкивать в него еду, грубо и утешающе, непрерывно, ложку за ложкой, останавливаясь лишь затем, чтобы вытереть ему рот и подбородок.
Когда я добежал до водонапорной башни, там уже собрались десятки людей. Вайсберг и его жена, бледные, как американские покойники, сидели на земле[186]. Грузные мошавники сгрудились у подножья лестницы.
Все смотрели вверх, и тут я увидел Ури, который перенес ногу через ограду и начал спускаться по ступеням. А следом за ним — колокольные очертания темного платья и великолепие запретных ног, сверкавших белизной даже сквозь плотную ткань длинных чулок. Толпа злобно зарычала, и я шагнул вперед, раздвигая людей тем медленным бодливым движеньем быка, которое было хорошо знакомо каждому скотоводу мошава. Я встал спиной к подножью лестницы, скрестив на груди руки.
Ури спустился первым, протянул руку, чтобы помочь дочери кантора, и я пошел следом за ними, держась поблизости и защищая их, пока они не достигли дома.
Семейство Вайсбергов покинуло деревню в ту же ночь, Ури добровольно заточил себя в дедушкиной постели, а наутро Рива Маргулис проснулась от влажного и смрадного запаха, который доносился снаружи. Сначала она подумала, что это вернулся кот Булгаков и это его дыхание отравляет ее двор. Она радостно метнулась к окну, но, отдернув накрахмаленные занавесы и глянув через оконное стекло, на котором, влекомые тоской и прозрачностью, непрерывно гибли осы и мухи, увидела, что Мешулам разбил большой водяной вентиль на ее водопроводной трубе.
По всему двору лежали покрытые грязью животные, и отвратительная жижа уже поднималась по ступенькам веранды. Рива, которая накануне Нового года выскребла даже дорогу перед своим домом и запретила трактористам ездить по ней, пока она не высохнет, была последним человеком в деревне, в котором еще сохранилась пионерская смесь безумия, идеализма и бескомпромиссности. Не колеблясь ни мгновения, она ринулась в бой.
Риву нельзя было поймать врасплох. На старом мужнином складе, на полках, где раньше лежали приспособления для окуривания и откачки меда, рамки для сот и банки прополиса, у нее были приготовлены тысячи половых тряпок, сотни метел и десятки скребков.
Вооруженная этими простейшими орудиями труда и испытанной идеологией, вышла она на самую большую чистку своей жизни. Весь мошав пришел посмотреть на эту несчастную старуху, которая из-за своего помешательства на чистоте потеряла мужа, стала посмешищем всей деревни и обузой общества.