«Она беременна», — сказали они и забрали Ури с собой.
Так я впервые в жизни попал в город. Свадьба Ури и Нехамы происходила в сыром внутреннем дворике, окруженном старыми жилыми домами. Вайсберг почти не пригласил гостей, а из мошава приехали только Пинес и Иоси. Бускила, единственный, кто сообразил послать телеграмму Аврааму и Ривке, приехал тоже. Родители Ури прибыли прямо из аэропорта. Авраам казался напряженным и злым, но при виде Нехамы морщины на его лбу распрямились, словно их разгладили утюгом, и его лицо осветилось. Загорелая Ривка выглядела подозрительно и говорила крикливо, но сватья набросила на нее плотный большой платок, и она сразу же успокоилась, как курица в темноте, затихла и замолчала.
Ультраортодоксы устроили свадьбу в соответствии со всеми своими правилами и тонкостями. У нас не взяли даже фрукты. Они приготовили крепкие напитки и сладкое вино, жирные пирожки с мясом и запеканки из пригоревшей вермишели. Еду подавали два официанта, а кантор не переставая плакал и причитал знакомым, мягким и слабым голосом.
Беременность еще не испортила фигуру Нехамы, но ее лицо уже отсвечивало тусклым бархатным блеском. Ее сдержанный голос был неожиданно звучным и удивлял каким-то волшебным обаянием. Харедим, по своему обычаю, побрили ей голову, но сильный, приятный запах влажной земли уже успел разойтись во все стороны и осесть в складках подвенечной фаты, скрывавшей ее лицо. И даже Вайсберг и его близкие, которым этот запах был незнаком, поняли, что невеста переедет к своему мужу в деревню.
Затем появились смущенные клезмеры[187] и стали наигрывать мелодии, знакомые нам по деревне, где их напевали отцы-основатели в зимние ночи, — «Рабби Элимелех», «Жаждет тебя душа моя» и «В субботний день», — но никто из них не играл так, как играл Циркин-Мандолина, который «умел ущипнуть одной рукой и струны, и сердце». Иоси, Авраам и я стояли чуть в стороне, неловко улыбаясь, и смотрели, как хасиды, смирившись с приговором, покорно проделывают положенные танцевальные движения. Пинес пел с ними громким, глупым и счастливым голосом, а Бускила уже торговался шепотом с каким-то бледным бородатым мужчиной. Никто не смеялся, когда затейник вскочил на стол, никто не смеялся, когда толстый брат Вайсберга поставил себе на лоб стул с семью бутылками бренди и таким же количеством рюмок, которые тут же свалились на пол и разбились все до единой.
Потом собрались тучи, пошел первый осенний дождь, ласковый и мелкий, и мы отправились домой. Иоси вел машину, Авраам всю дорогу оживленно рассказывал о теплых летних дождях на экваторе и об удивительных тропических фруктах. Бускила пытался шутить, Пинес продолжал петь, а я молчал, зная, что вскоре покину свой дом. Ури сидел сзади и держал Нехаму за крохотный кулачок, в котором, как единственная защита, был намертво зажат маленький платочек.