Жена посмотрела на него и, не сдержавшись, улыбнулась сквозь слезы. Она не могла долго сердиться.
Палан проводил жену до реки, помог перейти по камням на другой берег.
Она переступала боязливо, хватаясь за протянутую руку мужа. Губы у нее были закушены.
Этой осенью она ждала первого ребенка.
Палан кочевал с отарой в одиночку. Старший пастух, абагай Тартыс, месяц назад уехал на сельскохозяйственную выставку.
Перед отъездом он сильно сомневался, можно ли доверить Палану овец. Парень женатый и работать не ленится. Но какой-то странный! Поет с утра до ночи, неизвестно чему радуется. А то вдруг загрустит, с цветами начнет шептаться, совсем как девчонка, играющая с куклой.
Абагай Тартыс заглядывал в лицо Палану и вздыхал. Трудно положиться на человека, глаза у которого все время блестят, как после глотка хмельной араки.
Но свободных людей в колхозе не отыскалось, и Палан остался с отарой один.
Долго время все шло хорошо. Молоденький месяц, поднимавшийся над горами, успел превратиться в круглую луну и опять похудеть; желтый лист начал падать в тайге, первые заморозки по утрам прижигали траву, а Палан перегонял отару с пастбища на пастбище, и все овцы у него были целы и здоровы.
И вдруг — одна погибла.
Но самое плохое было в том, что медведь мог вернуться. Вкус овечьего мяса приятен, охота легка; очень просто найти дорогу к отаре…
Вот почему Палан сказал жене: «Пойду».
Утром он пригнал овец в узкую долину, с трех сторон окруженную скалами. У выхода из долины повалил несколько тонких лиственниц, чтобы овцы не могли разбежаться.
Теперь можно было оставить их без присмотра.
Он вернулся к себе в пещеру, поел, потом взял ружье и самодельный кожаный патронташ. И едва ружейный ремень привычно лег на плечо, Палану стало хорошо и спокойно.
Тихонько напевая, он шел зарослями вниз по реке. О чем была его песня?
Он видел водопад в темном ущелье и пел про белый огонь водопада; поднимаясь в гору, он касался руками стволов и пел о соснах, стоящих на плечах друг у друга; он спугивал с камней золотых трясогузок и пел о том, что они похожи на солнечных зайчиков…
А затем ему встретился калиновый куст.
Палан остановился и оборвал песню.
Калина росла над обрывом; ее зубчатые листья, чуть окрапленные желтизной, отворачивались от ветра и показывали пушистую изнанку, словно покрытую шерсткой. А ягоды были похожи на капли крови.
— Ты зачем? — спросил Палан. — Ты нарочно?
И, прежде чем он договорил, перед его глазами возникло то, чего он боялся и не хотел вспоминать.
Он увидел занесенную лапу с грязными, желтыми на концах когтями, вкось падающее небо и перед самым лицом — осенние листья калины, на которых он лежал в тот самый день.