Шурка глядел на пестышки и думал об их тайной жизни — как они спят зимою, как растут неприметно, как меняют колосок на елочки, и все это — сквозь бесчисленные годы, из века в век…
Сейчас вокруг пестышков не было летней травы, одинокие стояли они на песке, и можно было легко представить тот доисторический лес, о котором говорил Веня. Стоило только нагнуться пониже, как пестышки оборачивались невиданными деревьями, выше трубы заводской; а лужицы на песке превращались в болотную топь, где хвостатые ящеры, гремя чешуей, пожирают друг дружку… Много времени пройдет: моря высохнут, разрушатся горы, леса упадут и обратятся в каменный уголь, — минует вечность, пока на этой дикой земле не появится человек, и нестрашные птицы запоют, и цветы замелькают в траве.
Внезапный грохот оборвал Шуркины мысли. Завыло, заревело, будто гигантский зверь кричал сквозь стиснутые зубы; потом рев перешел в гуденье, в острый шипящий свист, и запоздалое эхо забормотало в далях.
— Еще одна! — задрав голову к небу, сказала Татьяна.
— Кто? — снова напугался, захныкал Валюха. — Кто?..
— Ракета. Это, Валечка, дяди ракету пустили. Не бойся!
— Тьфу, баба! — проговорил Веня с отвращением. — Плетет, не знает чего… Ракету ей пустили!
— А почему гремит? — не обидевшись, заспорила Татьяна. — И в прошлом году гремело, и нынче!
— Это на вагоностроительном, дурища. На заводе.
— А чего на заводе-то?
— Пробуют.
— А чего пробуют?
— Тебе знать не надо, чего, — ответил Веня. — Тебе скажи, ты по всему свету разнесешь, сорока.
Свист поднялся в бездонную высоту, истончился и пропал, растаял бесследно. И опять стали тихо-спокойными рябенькие поля, холмы и сиреневые, размытые леса на горизонте.
— А ты чего пестышки не берешь? — спросил Веня. — Мы вон уже сколько набрали!
Шурка неожиданно для себя, машинально ответил:
— А мне не надо.
Веня опешил. Он рот открыл, и бледные серые глаза его заморгали, вытаращиваясь.
— Да ты же сам позвал! Для чего же?!.
— Ни для чего, — сказал Шурка.
— Врешь!
— Не вру.
— Может, их есть нельзя? Они чего — ядовитые?
— Да нет, — сказал Шурка. — Хорошие. Только мне не надо.
Он уже сообразил, верней — ощутил безотчетно, что зря пошел за пестышками. Нынче в доме — не до пестышков, и завтра будет не до пестышков, и вообще за ними теперь ходить незачем. Одна только бабушка умела их готовить, жарить на сковороде со сметаной, — а Шуркина мать не умеет, Шуркина мать их боится: «Тоже мне витамин отыскали!» — говорила она прошлой весной, когда Шурка с бабушкой принесли свои корзины. Мать не попробовала даже, и если Шурка наберет теперь пестышков, мать и разговаривать не станет, кинет их в помойку.