В один не очень прекрасный день у Губина опять прихватило
сердце. Он лежал на диване, периодически отхлебывая из стакана коньяк. Сима
сидела рядом и, по-бабьи подперев рыхлыми руками обрюзгшее лицо, сочувствовала
сожителю. Влетел к ним Андрей, шумный и веселый:
— Все, господа, я начал новую жизнь!
— Уволился? Или от жены ушел? — страдальчески поморщился от
шума Сергей.
— Гораздо лучше! Бросил пить. Только что от нарколога —
и сразу к тебе, Губин. И к тебе, Серафима. Словом, «делай, как я, делай лучше
меня».
— Во, дурачок, последней радости себя лишил, — протянула
Сима.
— Да какая же это радость? Гадость одна.
— Ну и пошел отсюда! Ты нам больше не товарищ! — рявкнула
Сима.
— Успокойтесь, вы оба, не шумите, ради... Голова трещит,
сердце барахлит, вы еще тут кричите. Как бросил, так и начнешь. Я уж сколько
раз бросал, а что толку?
— Нет, на этот раз не начну. Я ведь целый год с собой
боролся. За этот год, Губин, я сделал большую работу: во-первых, я признал себя
алкоголиком. А это, я вам скажу, очень непросто. Во-вторых, я понял, что это
болезнь. В-третьих, я нашел врача и решился на лечение. В сущности, врач только
поставил последнюю точку в этой эпопее.
После этого разговора Губин задумался о себе. Первой мыслью
было пойти по стопам друга. Да! Пойти к наркологу и отдать себя в его волосатые
руки. Пойти! Он несколько дней носил в себе это. «Мыслища сия умная» даже
согревала его, вселяла освежающую надежду. Но тут же появлялись и другие
мыслишки. Они назойливо витали вокруг, потом одна за другой влетали в сознание.
«Да какой же я алкоголик, ведь я в любой день могу завязать. Другие вон пьют и
побольше, и ничего. Я-то умею пить. Ну, конечно, бывают иногда переборы. Но у
кого их не бывает! В конце концов, русский я или кто! А русские должны пить,
это наша национальная черта, наша судьба, наш рок. Нет, погожу пока. Вот
прижмет, вот ужо клюнет жареный на гриле петух в соответствующее стартовое
место — тогда уж можно и к наркологу». Эти мыслишки успокаивали — и он
продолжал обычную пьяную жизнь.
С Андреем же продолжали происходить метаморфозы. Он вернулся
к своему писательству. Засел за роман, которым грозил разродиться еще в
общежитии. Стал много читать. Но вот однажды он признался Губину наедине, чтобы
не слышала Сима, что он стал ходить в храм. Посещает воскресные службы,
исповедуется и даже принимал Причастие. О своей первой исповеди он рассказывал
несколько раз. Она его «просто перелопатила». Оказывается, Церковь осуждает
лечение у наркологов методом кодирования и считает это грехом. Андрей даже
поспорил об этом со священником. Он говорил ему, что ведь именно после
отрезвления и благодаря этому он пришел в храм. Но отец Виктор был непреклонен
и грех этот ему не отпускал.